Белая свитка

Двадцать четыре молодца в белых суконных кафтанах и темно-зеленых шароварах с кантом, в серебристо-серых папахах с белыми тумаками, с темно-малиновыми юфтовыми патронташами, в прекрасных сапогах вытянулись в две стройные шеренги. Офицер, молодой красавец, сзади него караульный унтер-офицер, справа горнист с горящим золотом горном с чеканным двуглавым орлом, — все было как на картине. Люди громадного роста, все с Георгиевскими крестами на груди, стояли не шевелясь. Казалось — не дышали.

Офицер ступил левой ногой на шаг вперед, сделал правой полшага вправо, приставил щегольски левую ногу и громко скомандовал:

— Шай… на кра-ул!

Сверкнула в отблеске люстры стальная полоса шашки у офицера, мягко поднялись ружья и встали стеною перед караулом. Ни один штык не дрогнул. В этом простом, условном движении была магическая мощь.

— Здорово, молодцы партизаны! — сказал Белая Свитка.

Дружно, набрав воздух, караул ответил:

— Здравия желаем, господин атаман!

Весь зал наполнился гулом богатырского ответа, и еще некоторое время потом звенели хрустальные подвески на люстре.

— К ноге, — сказал Белая Свитка.

Офицер, державший шашку опущенной, взял ее подвысь, вложил в плечо, вышел отчетливо перед строй и залился командой.

— Караул к но-о-о-ге!

Мягко, не тронув затылками прикладов пола, опустились ружья. Караул не дышал.

Белая Свитка поклонился начальникам красноармейских частей и вышел в распахнутые перед ним невидимой рукою двери.

Занавесь медленно и беззвучно задвинулась.

8

В мертвой тишине, среди точно застывших на своих местах людей, прошло несколько долгих мгновений. Было слышно, как металлически четко, с легким шелестом тикали бронзовые часы.

У Заболотного апоплексически густо покраснели шея и лицо, начальник Военно-технической академии трясся мелкой дрожью и дряблая кожа прыгала на его небритой с утра щеке. Первым опомнился начальник Борисоглебского Ленинградского училища. Маленький, ловкий, как кошка, он подкрался в два неслышных шага к занавесе и заглянул, чуть приоткрыв ее.

— Товарищи, — дрожащим шепотом сказал он. — Там… темно. — Он смелее заглянул за занавесь. — Кажется, никого нет.

Заболотный решительно шагнул к занавеси и раздернул ее. Свет люстры, висевшей над столом, вошел в темную половину и осветил ее. Там не было никого.

Все двинулись туда. Нерешительно, точно чего-то опасаясь. Зала была пуста, но в ней еще стоял крепкий дегтярный запах хорошей смазки солдатских сапог, и Заболотный первый это заметил.

Он потянул носом, но не сказал ничего.

— Что же это такое, товарищи? — жалобно сказал начальник Военно-технической академии. — Прямо наваждение какое-то.

— Это обман-с, — внушительно проговорил командир башкирского полка. — Это знаете, как в цирке фокусники публику морочат. Просто ловкость рук.

— Что же, по-вашему, и атаман Белая Свитка ловкость рук? — сердито сказал Заболотный.

— А знаете, товарищи, забыл я, как это по-ученому называется, — начал опять командир башкирского полка, — телепатия, что ли… Ну, одним словом, массовая галлюцинация…

— Вот тоже Константину Великому перед битвой у Диррахиума явился крест с надписью «сим победиши», и все тот крест видели. А, конечно, никакого креста не было, — сказал Говоровский.

— Оставьте в покое историю, — сказал Батурский.

— Что же мы будем делать, товарищи? — заговорил моргая начальник академии. — Повестки были… У меня даже, — он стал шарить по карманам, — она и сейчас с собою, на случай какого недоразумения… Вот она… Мы собрались… Говорили, курили… Белая Свитка был… Отдан приказ… Что же мы должны делать?.. Был караул… Какой караул!.. Вы заметили?.. Прием-то какой!.. Что же теперь делать?

Заболотный дал знак Говоровскому. Они пошли к выходу.

— Семен Петрович, — кинулся за ним начальник академии, — присоветуйте, голубчик. Что делать?

— Ну? — приостановился у лестницы Заболотный.

— Вы мне тогда посоветовали, помните… Служить Советам… Я вас послушался… Что теперь присоветуете?

Заболотный стал спускаться по лестнице. Не останавливаясь, он повернул к начальнику академии свое усатое, генеральское лицо в чуть набок надетой цветной фуражке и пробормотал в усы:

— Это дело совести каждого, ваше превосходительство.

Все расходились молча. В швейцарской был один швейцар. Он хмуро глядел на командиров и подавал не спеша шинели. Как ни были эти красные начальники взволнованы всем тем, что сейчас произошло, они молчали. Чекисты могли быть кругом. И красные, и белые чекисты. Не знаешь, кого бояться. Кругом опасность, кругом сыск… Сталинцы… Троцкисты… Правоверный коммунизм и оппозиция… Теперь еще прибавилась Белая Свитка, от которой откровенно веет самой настоящей монархией.

В таких случаях — всего лучше молчать.

Первыми вышли Заболотный с Говоровским. Они хлопнули тяжелой дверью и остановились в недоумении на тускло освещенной фонарями площади.