Белая свитка

В ярком переливе цветов один за другим сплошной линией сверкали: топазовый Спотыкач, алмазная Очищенная, почти черная с внутренним малиновым огнем, точно темный гранат, Вишневка, бледная Настойка, янтарно-желтая Апельсиновая, темный, таинственный сверкающий, густой Ром, что клопом в нос отбивает, горящий золотом Коньяк, точно опять флакончик чистой, как слеза, очищенной и стройная, девушка-креолка, в палевой соломе, бутылочка густого и липкого Мараскина.

Названия своими начальными буквами составляли приятное для коммунистического уха слово «Совнарком», а девять рюмок этих волшебных напитков, выпитые подряд, могли прочистить мозги и не одним народным комиссарам.

Помятый самовар уютно шумел. Как и в ту страшную ночь, когда «это» началось, на потертых тарелочках, хранивших еще вензеля Тмутараканского полка, были разложены грузди, рыжики, жаренные в сметане белые грибы, икра, копченый рыбец, настоящий донской, балыку не уступит, горячие сосиски в томате, маленькие котлетки «по-казацки» в сметане и почки в белом вине. На отдельном блюде дышал большой пирог с капустой, с поджаристой корочкой в сухарях.

Смидин поднимал вопрос и о песенниках, но…

— На дворе покойники лежат, — сказал Выжва. — Удобно ли?

— А плевать…

— На покойников-то плевать, это я понимаю. Да комиссар и кавалерия не в духах. Поиски в лесу ни к чему не привели. Только своих шестеро убитых и пять раненых… Да двое с лошадьми без вести пропали. Мы-то, впрочем, знаем куда. Тут не до песен.

Смидин согласился. Хурджиев ему самому не понравился. Грузин, Сталинский ставленник, тифлисский кинто. Верно, в царское время вместе сапоги буржуям чистили. Вызубрили теперь наизусть Карла Маркса, правоверный коммунист. Сыплет цитатами из Ленина. В Ленинском уголке, в клубе, опустился даже на колени и пять минут стоял так, склонив голову на груди. Ханжа… А уж подозрителен, дальше некуда. Везде видит контрреволюцию и белогвардейщину.

Максимов, когда-то лихой поручик гусарского полка, наездник и спортсмен, пошедший в Красную армию потому, что не мог жить без конной службы, был еще не старый человек с совершенно седыми волосами, худой, тонкий, с пучком волос под ноздрями на бритом лице, подергиваемом нервным тиком. Он больше пришелся по душе Смидину. Они пришли вместе с Корыто и Выржиковским. Увидав водки и закуски, Максимов потер руки. Выжва и Смидин наливали рюмки. Выржиковский ходил по комнате. Корыто сел в угол, положил ладони на колени и сидел, слушая, что говорят. Он-то, старожил этих мест, знал про многое побольше всех этих людей. Но он также знал, что, когда попадешь в «грязную историю», лучше помалкивать, не соваться, пока не спросят.

— Однако… Какими вы буржуями живете… Немудрено, немудрено, что на вас налетели. Одной водки сколько, — желчно сказал Хурджиев.

— Это Совнарком-с, — кинулся к комиссару Смидин. — Не угодно ли хлопнуть подряд? Всю рабоче-крестьянскую власть угадаете. Извольте сами убедиться. Спотыкач, Очищенная, Вишневка… — начал он разъяснять.

— Погодите, товарищ, с вашими водками. Вы мне все-таки доложите, товарищ командир, — обратился он к Максимову. — Почему ваши разъезды не дошли до границы? Я же сказал… Как сетью, просеять мне все лесное пространство… А между тем, как видно, они больше топтались на месте… Ничего не сделали… Никого не нашли… Только своих потеряли…

— Я вам уже докладывал, товарищ комиссар, — вынимая из-за борта своего кавалерийского френча карту, заговорил, пыхая папиросой, Максимов. — К границе идет всего одна дорога на Перекалье-Боровое. На протяжении четырех верст она проходит возвышенною гатью, как бы дамбою, по болотам, не замерзающим зимою. Здесь четырнадцать мостов над болотными протоками. В них черная вода дымится между снегов.

— Вы мне точно какой-то Дантов ад описываете. Вас послушаешь — природа против нас.

— Мосты разрушены. Разъезд краскома Долгополова сунулся было поправлять. Невидимые пули, — выстрелов не было слышно, — помешали работе.

— Вы говорите глупости, товарищ командир.

— То есть как это, товарищ комиссар?

— Очень просто. У вас неправильный подход к делу. Вы идете с оглядкой… Вы не хотите их поймать.

— Товарищ комиссар, — вмешался Выржиковский, — позвольте доложить.

— Ну? — посмотрел на Выржиковского комиссар, выпивая спотыкач и закусывая груздем.

— Тут без артиллерии нам ничего не поделать. Извольте видеть, какой тут лесной мыс со стороны польской границы. Кругом болота. А там Перекалье и Боровое, самые их гнезда. Их надо вытравить оттуда гранатами. Сжечь деревню.

— Что вы мне говорите, товарищ? Артиллерийский огонь на самой границе! Вся заграничная пресса в барабан забьет. И так то и дело пишут: «Вчера был слышен ружейный и пулеметный огонь на польской границе». Вы хотите, чтобы еще и пушки гремели? Значит, мол, в советской республике не благополучно. Это после десяти-то лет управления. Пушки гремят!

— Можно после объяснить, что была учебная стрельба, — нашелся Выржиковский.