Белая свитка

— Твоя дочь, — сказал Выржиковский, — председательница женотдела полка. Она связана с районным Женотделом, а тот имеет связи со всеми сельскими отделами. Она может легче, чем мы, проникнуть в Боровое. Она, кстати, должна знать в лицо Ядринцева.

— Навряд ли. Уже тринадцать лет прошло, что она последний раз его видала. Была она тогда всего восьми лет. Где же ей упомнить его? Правда, Всеволод Матвеевич всегда ласково обращался с нею, конфетки ей давал, книжки с картинками… А только где ж ей его теперь узнать? Тогда ему было сорок пять, теперь, значит, пятьдесят восемь. Старик стал, не распознает она его.

— Что тут разговаривать? Зови ее самое, Корыто. Мы ее допросим.

— Что еще придумали, Михаил Антоныч… В этакое, можно сказать, кровавое дело барышню, дочь мою, путать, — ворчал Корыто.

— Яков Иванович, — обратился Выжва к Смидину, — пойди, попроси сюда Пульхерию Карповну.

— Нет, уж лучше я сам пойду, — сказал Корыто. — Не легла ли она? Ведь уже скоро двенадцать.

Однако Пулечка еще не ложилась. Она сейчас же пришла, одетая в черное, узкое, модное, варшавское платье до колен. Выжва дипломатично послал ее отца за комиссаром Хурджиевым.

— Вот что, Пулечка, выручайте, — сказал Выржиковский. — Если бы вам показали полковника Ядринцева, вы бы его узнали?

— Ну, конечно, узнала бы.

— Ну а, узнав, что бы вы сделали?

— Передала бы трудовому народу, — не задумываясь, сказала Пулечка.

— Ну так вот что, Пулечка. Полковник Ядринцев, по всем расчетам, находится в Боровом. Надо, чтобы вы туда пробрались и так или иначе выманили его оттуда.

— Хорошо, — сказала она. — Это, пожалуй, возможно… Только надо, чтобы у меня бумаги были хорошие.

— Об этом не беспокойтесь, — сказал Выжва. — Рабоче-крестьянская власть умеет хорошо вознаграждать своих сотрудников.

— Я, Михаил Антонович, не о том… Это я хорошо понимаю. Это своим чередом. А только дело-то деликатное. Так надо, чтобы оправдание было тому, что я в Боровом. Будто бы и я ихняя… То есть значит, белая…

В это время вернулся Хурджиев. Он хмуро выслушал доклад Выжвы, осмотрел с головы до ног Пулечку. Казалось, она внушала ему доверие.

— Бумаги?.. Это можно… ГПУ об этом позаботится… Они вас там, гражданка, научат, что и как.

Когда «начальство», нагрянувшее в казармы, уезжало, с ним уехала и Пулечка. Через две недели, обученная всему, с нужными документами, Пулечка кружным путем, с другой стороны границы, через фольварк Александрию, на широких крестьянских пошевнях прибыла в село Боровое под видом политической эмигрантки, ненавидящей советскую власть и жаждущей отдать себя делу борьбы против красных.

23

Перед отъездом в Боровое Пульхерия Корыто, будучи уже за границей, прошла обстоятельный курс провокации в советском полпредстве и несколько раз видалась с Пинским. Ей было сказано, что, если она не найдет «бывшего» полковника Ядринцева или если ей неудобно будет выманить именно его на условное место, она должна разыскать его сына и совратить его. Тогда сын будет взят заложником и этим путем будет легче вытянуть и старика.

В Боровом Пулечка на первых шагах растерялась. Совсем не такими рисовала она себе «белых» и не такими ей изображали в полпредстве партизан Белой Свитки, братьев Русской Правды.

Однако Пулечка была девушка развитая и неглупая. Она поняла, что расспрашивать и допытываться о чем бы то ни было не очень-то здесь возможно. Все были насторожены и подозрительны еще больше, чем у большевиков. Малейшее подозрение в предательстве влекло за собой скорый и беспощадный суд. Смерть в лесу около выкопанной самим же осужденным могилы. Ничьих фамилий она никогда не слыхала. Все жили с прозвищами. Когда ее привели к Марье Петровне на допрос и испытание, ее спросили, как ее зовут.

— Пульхерия Кировна Корытина, — сказала Пулечка. — Отчество «Карповна» ей вообще не нравилось и она его переделала на «Кировну».

— Тут, милая моя, мы живем не под своими именами. Надо тебе придумать прозвище, — сказала Марья Петровна. Она оглядела ее короткое, выше колен, варшавское платье, ноги в розовых чулках, башмаки на высоких каблуках, заметила вызывающую красоту круглых колен и подумала: «Совдепка. Лучшего прозвища не придумать». Но ей тут же стало жаль молодую девушку. Такое прозвище ее, конечно, обидит. — Хорошо, моя милая, мы это потом придумаем, а пока поступишь в бельевую мастерскую и прачечную. Там посмотрим, что дальше. Да и одеться тебе поприличнее надо бы.

Это последнее Пулечка понимала и сама. Ни для деревни, ни для всей жизни здесь ее костюм не годился. Она оделась крестьянкой. Высокая, стройная, в легкой, схваченной в талию шубке, в валеных котах, в ковровом платке, она была положительно красива.

Прозвища ей потом так и не придумали. В глаза называли Пульхерия Кировна, а за глаза «Совдепкой» — слово это точно прилипло к ней.