Белая тень. Жестокое милосердие

Поэтому Ирина Михайловна в Пешки почти не ездила. Отговаривалась тем, что, дескать, в селе она становится батрачкой, служанкой, что там ей приходится на всех готовить и убирать в доме. Свекровь охотно бы готовила сама, но Ирина не соглашалась, частично потому, что действительно предпочитала готовить еду детям сама, а частично из чувства стыда — как же она станет сидеть в чужом доме сложа руки!

Дмитрий Иванович и сам уже отвык от своего села, и не к кому было ему там пойти, и не знал, о чем говорить с пожилыми мужиками и своими однолетками (он почему-то свободнее чувствовал себя среди незнакомых людей, как вот здесь, в Соколовке), но навестить родное село, а прежде всего мать всегда считал своим долгом.

Взвесив все неудобства своей теперешней жизни в Соколовке, а также то, что вряд ли сумеет убедить всех своих поехать в Пешки, он сегодня, отправляясь на рыбалку, твердо решил через три дня податься в Киев, а оттуда в родное село.

На рыбалку он выбрался еще до рассвета. Решил сегодня любой ценой повернуть на свою сторону рыбацкое счастье. Поскольку все эти дни рыба почти не ловилась, он с вечера особенно тщательно готовился. Наварил перловой каши и гороху, поджарил на сковороде овсяные отруби, накопал свежих червей. Раньше он ловил на донные спиннинговые удочки — лещей, язей, подустов, однажды в этой же Соколовке поймал даже сома на полпуда, но сейчас этот способ упоминался в списке запрещенных, и, хотя здесь этого запрещения мало кто придерживался, он не стал его нарушать. Он верил, что сломает хребет неудаче и так. Был он трудолюбивый во всем, и в рыбной ловле тоже, недаром Михаил не один раз не то в шутку, не то всерьез укорял: «Чтоб она пропала, эта рыба! Поедешь с тобой — возвращаешься, точно с молотьбы. Перекопаешь земли, перемесишь глины — все косточки стонут!»

Дмитрий Иванович и сегодня принялся на берегу за работу с присущей ему последовательностью и неутомимостью. Он наковырял глины, накопал чернозему и песку, перемешал все это с навозом, размятым горохом, отрубями и перловой кашей и стал лепить глиняные буханки. Он налепил их несколько десятков, больших, величиной с добрый арбуз. Дмитрий Иванович выбрал такое место, где вода медленно закручивалась в воронке и откуда начиналась мощная струя, выходившая на быстрину. Струя должна была выносить корм на глубину, выманивать оттуда рыбу. Он набросал буханок, набросал смешанного с кормом песку, взбаламутил воду, и грязные полосы потянулись далеко на середину реки. Заиграла верховодка, подошел хищник, несколько сильных всплесков взорвалось у самых ног Марченко. Но он не спешил, он и дальше через определенные промежутки времени бросал тяжелые буханки, только теперь уже тихонько, без всплесков. И только после этого разобрал длинную, в три колена, удочку. Наживил червячка. Не успел красный поплавок встать на воде, как сразу же снова лег, а потом сорвался как бешеный и резко пошел влево под воду. Дмитрий Иванович подсек и вытащил крупного окунька. Но это было единственное возмещение его усилий. Дальше поплавок сонно блуждал по плесу, течение то притапливало его, то снова отпускало, втягивало в водоворот и несло на глубину, но рыба не брала. Дмитрий Иванович несколько раз менял наживку, укорачивал и удлинял леску, все тщетно. Поймал на хлеб двух красноперок, одну густеру, а затем и эта рыбья мелкота куда-то запропастилась. Он снова и снова опускал буханки, мочил и бросал геркулес, но плес был мертв. Дмитрию Ивановичу прямо не верилось, что в такое мягкое утро, согретое солнцем, припорошенное туманцем, не будет клевать рыба. Он хлестал и хлестал удочкой, уже устала рука и затекли ноги, он перепробовал все известные ему способы лова, а в капроновой сеточке поплескивали все те же две красноперки, густера и окунь.