Белая тень. Жестокое милосердие

Иван лежал в борозде, вылущивал из колосков на поникших стеблях сморщенные зерна и жевал их. На востоке возник грохот, он нарастал, набирал силу, будоражил осенний дремотный день. Расстояния до фронта Иван установить не мог — винтовочной и пулеметной стрельбы не слышно, огонь могла вести и дальнобойная артиллерия, установленная более чем в десяти километрах от передовой. А может, спрашивал он себя, за долгий плен он утратил способность распознавать по звуку характер боя, может, притупились в каждодневной опасности, голоде, бессонье его чувства?

Земля была сухая, теплая, как неостывшая печь, по ней суетились работящие мурашки, в глазах Ивана мелькали маленькие мотыльки, он отыскал новый колосок, а вышелушивал его уже с закрытыми веками, в теплой дреме. Так и заснул с колоском в руке, а может, еще и не заснул, а лишь задремал, как вдруг был разбужен сильным ударом. Земля вздрогнула, Иван встрепенулся, но выработанный побегом инстинкт не дал вскочить, удержал его в борозде. Он поднял голову, и в тот же миг что-то зашипело, затрещало — новый взрыв сотряс землю, неподалеку на стерне взвился черный фонтан земли. Иван огляделся. По дороге к березовой рощице подходила немецкая автоколонна, она уже втягивалась в рощу. Иван догадался, что стреляли не по нему, и, хотя земля вздыбливалась еще несколько раз, он не выбежал из борозды. Обстрел прекратился так же внезапно, как и начался, и на поле снова легла тишина. Стрекотали в стерне кузнечики, шелестел ветер, нагонял сон, но Иван долго не мог уснуть. Он полз на локтях, вышелушивал колоски. В одном месте заприметил кустик люпина. Подполз к нему, раздавил несколько стручков, люпин оказался горьким, некормовым — на удобрение.

Прострочил по дороге мотоцикл, и опять тишь. Под тем кустиком люпина под тихий шорох сухих стеблей, под стрекот кузнечиков Иван все-таки уснул.

Сон беглеца — непродолжительный, обрывочный. Иван вскоре проснулся, минуту послушал, уже начал было засыпать снова, как до него донесся какой-то топот. А потом послышалось пофыркивание. Иван даже подумал, что все это во сне, но поднял голову, потер кулаками глаза и прямо перед собой увидел два красноватых горба. Горбы покачивались, вот один качнулся вперед, другой за ним, снова фырканье. На стерне паслись два огромных короткохвостых немецких битюга. Преодолевая страх, пригибавший его к земле, Иван взглянул из-за люпина — ведь где-то рядом должна быть повозка и те, кто на этих битюгах приехал. Но повозки не было. Иван озирался по сторонам, встал на колени и увидел, что телеги действительно нет. Битюги забрели сюда случайно. Они были тяжелые, откормленные: положи на круп тыкву — не скатится, с куцыми щетками хвостов, с потертыми шеями. У одного на холке гноилась рана, серая сукровица стекала по шее, засыхала струпьями, по струпьям ползали тучи зеленых осенних мух. Может, и у другого битюга был какой-то изъян, может, их просто выпрягли и пустили на все четыре стороны, но для Ивана их соседство таило угрозу. Увидев коней, с дороги могли сюда подъехать немцы. Подъедут наверняка!

Попытался отогнать битюгов, стал швырять в них комки земли, но они отошли лишь на немного.

Что делать? Дорога пустынна, а поодаль на север тянулась широкая полоса кустарника. Эта полоса привлекала Ивана еще с утра, и сейчас, оглядевшись еще раз по сторонам, он поднялся и быстро, пригибаясь, пошел на север.