Белая тень. Жестокое милосердие

Быстро опустился на сиденье водителя. Его охватил страх перед рычагами, ручками, приборами — а что, если не подчинятся? Задрожало колено, и он, торопясь сломать страх, выжал и отпустил педаль главного фрикциона; педаль шла туго, может, подумалось, это только кажется, ведь выжимает ее почти босой ногой. Его лагерная обувка давно развалилась, и он подобрал в деревне изношенные стеганки без калош, идти в них было легко, но они намокали от росы и за два дня разлезлись. Вторым движением опробовал рычаг кулисы, удостоверившись, что он в нейтралке, нажал кнопку батарей.

Дальше выполнял все операции, как на учебных занятиях, повторяя самому себе извечную мудрость всех инструкторов вождения: «Не спеши. Главное — последовательность, не спеши». Теперь все его внимание было направлено на управление танком, он забыл или почти забыл о немцах, о всех бедствиях и опасностях.

Эта секунда, этот миг пронзили сердце навылет; казалось, оно остановилось, и остановилась кровь, остановилась мысль. Это мгновение нависло над всей жизнью, оно было как нож, занесенный над тонкой, туго натянутой бечевкой. Заведется или не заведется? Упругий нажим левой рукой на кнопку стартера, правой ногой на педаль подачи горючего. Танк взревел, задрожал, вскинулся, как живое существо. Иван понял, что дал слишком много горючего, ослабил педаль («Они уже услышали, бегут»). Ручкой подачи горючего сразу же установил постоянные обороты, выжал педаль главного фрикциона, включил скорость. Танк снова взревел, рывком тронулся с места («Они уже на полдороге. Только бы не заглох»).

В обзорной щели качнулись сизые метелки тростника, поползли навстречу. Иван подал правый рычаг на себя, вывел танк на дорогу. Еще несколько тяжелых, удушливых секунд, и вот уже «пантера» идет на третьей скорости, зыбкая красная стрелка на щитке приборов глотает цифру за цифрой («Прут голяком. Черта лысого!..» — злорадно, торжествующе).

Танк шел ровно. Мелькали по сторонам кусты и деревья, бежала под стальное чрево серая лента дороги, машина легко ложилась на ее изгибы. Иван ощущал ее послушность, чувствовал свою ловкость, к нему враз вернулись уверенность и спокойствие. В уши ввинчивался резкий металлический гул — ехал без шлема, только теперь вспомнил, что все четыре шлема так и остались на броне, где их положили танкисты; что-то позвякивало в боевом отделении, и это звяканье жутко отзывалось в душе. Наверное, потому, что ощущал пустоту четырех остальных мест и немую холодность оружия, которым не мог воспользоваться. Только толща брони, только безошибочность, только непрекращающееся движение вперед («Они уже отстали, дуреют от страха»).

Пахло смазкой, глаза пощипывал едкий синеватый дымок, такой привычный и забытый. Иван вел «пантеру» по дороге, а по обе стороны бежали колеи, оставленные другими танками, бежали, как грозная неизвестность, как немая угроза. Сколько прошло танков? Рота? Батальон? Где они остановились? Что будет, если он на них налетит? Они расстреляют его, как учебную мишень. На мгновение, в полном несоответствии с обстановкой, припомнил свой первый бой, собственно, не бой, а боевой выезд, подход к фронту. То была величественная, грозная картина. Они шли в составе двух бригад по широкому-широкому полю, шли в одной линии, подняли пыль такую, что, пожалуй, чихалось аж там, на небе, чихалось и им, танкистам, и грудь полнила отвага и адская уверенность…

А теперь он один, безоружный, в чужой машине, за чужой броней. И все-таки чувствовал себя не беззащитным существом, букашкой на широком лоне земли, которую кто угодно может раздавить сапогом, а человеком, сильным, способным к сопротивлению, к удару, к бою.

Мелькнула впереди синенькая ленточка реки, деревянный с неошкуренными березовыми поручнями мостик через нее — танковые колеи сворачивают налево, на брод, мостик не выдержал бы пятидесятитонной тяжести. И почти одновременно Иван увидел справа от мостика машину со стрелой и высокими бортами. Возле нее прыгали голые ремонтники, махали ему руками. Эти тоже не спешили к передовой. «Они добегут сюда, — подумал о танкистах. — И на этой машине опередят меня». Решение пришло молниеносно — Иван направил танк вправо. Он ударил летучку правым бортом «пантеры» и, не выравнивая танк, пустил его наискосок, через речку. Он знал, что раздробил ремонтную машину, хоть и не видел, как она опрокинулась и сползла в воду.

Танк перелетел речку с ходу — Ивана качнуло, бросило, он что было силы стиснул рычаги, уцепился за них — танк загребал гусеницами крутой глинистый склон, греб так, что его занесло в сторону, он забуксовал на месте, завывая, пополз вверх. Он ревел так надсадно, так страшно, что Ивану казалось: стальное сердце машины вот-вот не выдержит, остановится. Но «пантера» все же взяла подъем.