Читаем Белая тень. Жестокое милосердие полностью

Там, на пастбище, мальчики сказали ему о Марийкином замужестве. Но он воспринял его как трагическую случайность, как страшную ошибку, когда девушке уже все равно за кого выходить, с кем жить. Он испытывал чувство жертвенности, а вместе с тем какое-то жестокое наслаждение от осознания вины, страшной ошибки, раскаяния, с какими встретят его Марийка и Василь. Он нес в сердце кровавую муку и мучительное прощение. Но теперь рыдание Наталки подсказывало, что, кроме ошибки, случайности, было еще что-то, чего он не мог назвать даже в мыслях, во что боялся верить. И — должен был верить. Серый едкий туман поплыл у него перед глазами, а сквозь тот туман — такой знакомый и сразу ставший чужим двор, две склоненные фигуры. А в горле что-то запекло — горячее, мучительное, и горячим, душным стал воздух, он едва не захлебнулся им. Наверное, потому и стоял долго молча и походил в своей неподвижности на сожженное молнией, обгоревшее дерево.

— Ой, Иван! — снова запричитала Наталка.

И, наверное, от этого крика Иван поднял голову. И вдруг губы его повело в сторону, точно свело судорогой, и судорогой свело плечи, он повернулся и тяжело, кособоко зашагал к танку. Схватился за скобу, сорвался, схватился снова, наконец ступил на броню и медленно, держась рукой за левое плечо, опустился в танк.

Заработал двигатель, танк задом выполз со двора. На мгновение замер, и всем показалось, что сейчас люк откроется снова. Однако люк не открылся, мотор заревел во всю мощь, даже прилегла трава под танком, и машина, набирая скорость, устремилась вдоль улицы.

Танк шел на фронт.

КТО ОСЕДЛАЕТ СОЛНЕЧНОГО КОНЯ

Может показаться, что объединение под одной обложкой таких произведений, как «Белая тень» и «Жестокое милосердие», — случайность: столь различно в них буквально все — от жизненного материала до стилистики. Более того, если б попались они тому читателю, который следит только за событиями и не очень-то интересуется автором (для него книга это как бы и не книга, а кусок жизни), он бы сказал, что произведения принадлежат двум разным людям.

Можно усмотреть нечто общезначимое в стремлении многих современных писателей разнообразить формы самовыражения. В этом смысле дороги искусства и науки теперь решительно расходятся. Наука идет путями все большей дифференциации знания. Представители смежных областей с трудом понимают друг друга. В динамике научного поиска есть нечто неотвратимо драматическое: чтоб добиться успехов в своей сфере, надо обладать немалой универсальностью познаний. Но как стать универсалом, когда только в своей области накоплены такие Гималаи информации, что и ее-то постичь очень трудно?!

И вот тут оказывается, что искусство способно взять на себя миссию, на какую не может отважиться другой вид познания. Оно дерзает доказать, что человек способен сочетать совершенно разные пути постижения истины. И если в медицине есть узкие специалисты в области печени, костной ткани, сосудов и т. д., располагающие только им присущими методами, то, слава богу, продолжает существовать область Человеческого Сердца в литературе, в которой узко специальный подход немыслим был всегда, но которая именно в наш стремительный век особенно настойчиво требует обновления исследовательского инструментария. Вот и стремится один и тот же писатель посмотреть на человека под совсем разными углами зрения, выявить истину о нем на пересечении разных плоскостей художественного анализа. Автор не только перевоплощается в своего героя в процессе работы над книгой — дело давнее и неудивительное; прежде чем начать книгу, он словно перестает быть самим собой и перевоплощается в кого-то, кто пишет совсем «не так», как он…

Мне хочется начать разговор о творчестве Ю. Мушкетика с романа «Жестокое милосердие» (1973), в котором наиболее ярко проявилось возвышенно-романтическое мироощущение, присущее этому писателю.

Роман «Жестокое милосердие», воспринимаемый нами как героико-романтическая баллада, рассказывает о том, как Иван Полторак бежал из фашистского плена, как свершилось чудо, и он, преодолев невероятные муки — духовные и физические, — добрался до своих…

Однако если мы сойдемся на таком понимании событийной основы романа, перед нами окажется еще одна в бесчисленном ряду книг о войне.

«Жестокое милосердие» — прежде всего повествование о любви. О ее великой силе, о воистину неиссякаемых резервах духа, которые пробуждает она в человеке.

Сюжет «Жестокого милосердия» развивается согласно точной «технологии» параллельного монтажа. Лежа на платформе под повозкой и рискуя ежеминутно быть схваченным, Иван Полторак едет домой. А в родном селе — в условиях той же войны и вопреки ее страшной реальности — разгорается ответная любовь его молодой жены Марийки к Василю, который, как и Иван, любит ее беззаветно с мальчишеских лет!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Дом учителя
Дом учителя

Мирно и спокойно текла жизнь сестер Синельниковых, гостеприимных и приветливых хозяек районного Дома учителя, расположенного на окраине небольшого городка где-то на границе Московской и Смоленской областей. Но вот грянула война, подошла осень 1941 года. Враг рвется к столице нашей Родины — Москве, и городок становится местом ожесточенных осенне-зимних боев 1941–1942 годов.Герои книги — солдаты и командиры Красной Армии, учителя и школьники, партизаны — люди разных возрастов и профессий, сплотившиеся в едином патриотическом порыве. Большое место в романе занимает тема братства трудящихся разных стран в борьбе за будущее человечества.

Георгий Сергеевич Березко , Георгий Сергеевич Берёзко , Наталья Владимировна Нестерова , Наталья Нестерова

Проза / Проза о войне / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Военная проза / Легкая проза