Белая церковь. Мосты

Не дождавшись благословения, он тут же выскочил из молельни и, подхваченный цветником готовых к выступлению танцовщиц, исчез в сумраках длинного коридора.

На первом этаже перед вконец взмокшим от хлопот этого дня штабс-капитаном Чижиковым уселись два полковника.

— Мне чтобы инструкция была, — сказал полковник-пехотинец.

— Какая инструкция?

— Я готов, — продолжал полковник сердито развивать свою мысль, — готов выстроить в каре любое количество солдат, но мне должно быть строго указано место и образец построения. Не надо думать, что многократное «ура!» может быть произведено где угодно и как угодно.

— С вашего позволения, — подал голос более миролюбивый полковник артиллерии, — и я желал бы получить разъяснения. Уж если пехота нуждается в инструкциях, то мне, по крайней мере, нужна схема расположения орудий и система сигнализации. Двадцать шесть артиллерийских залпов — это уж как-никак малая канонада…

— Да зачем многократное «ура!»? Кому нужна малая канонада?

Полковники переглянулись — он что, с луны свалился?

— Готов разъяснить, — сказал полковник артиллерии. — Количество залпов, говорят, определено возрастом той особы, в честь которой дается бал. Без точной сигнализации мы не сможем увязать канонаду с наступлением того решительного момента…

— Да какой решительный момент может быть во время бала?

— Он совсем еще дитя, — пожаловался полковник артиллерии полковнику пехоты.

— Видите ли, господин штабс-капитан, — сказал более напористый, но и более щедрый на подробности пехотинец, — по существующему расписанию во время этого бала двое лиц, не будем их называть поименно, должны удалиться в некое подобие землянки. В дверях землянки будет дежурить Боур, самый посвященный из всех адъютантов фельдмаршала. При наступлении решающего момента он должен подать сигнал на улицу, и тогда последует многократное «ура!», сопровождаемое двадцатью шестью артиллерийскими залпами…

У Чижикова лицо побелело и вытянулось. Такое неведение было равносильно смещению с должности.

— Погодите минутку. Я сбегаю наверх и выясню.

Едва он вышел, как в дежурку ввалился усатый капрал. Поглазев на обоих полковников, он в конце концов обратился к тому, который сидел поближе:

— Господин полковник, разрешите доложить! Братья Кузьмины доставлены мной с Кавказа и ожидают дальнейших распоряжений.

— Братья Кузьмины?! — переспросил полковник пехоты. — В каком они звании?

— Рядовые оба, но прославили себя тем, что изрядно пляшут цыганочку.

— Позвольте, как они могут плясать цыганочку, будучи оба мужескаго пола?

— А это ничего. Один из них повязывается платочком, надевает юбочку и легко сходит за цыганочку. У них все свое — и платочек и юбочка.

— Но позвольте, — не унимался полковник, — если вглядеться, разве не видно, что это никакая не цыганочка, а переодетый солдат?

— Если вглядеться, оно, конечно, видно, да зачем вглядываться?

— Интересное вы мне дело предлагаете — посмотреть цыганочку, не вглядываясь, однако, в сам предмет!!

Более миролюбивый и потому более склонный к юмору полковник артиллерии спросил:

— Что же, за этими двумя плясунами вы ездили на Кавказ?

— На самый что ни на есть. Шесть недель пути — три туда, три обратно.

— И кому они тут, в Яссах, понадобились?

— В точности не могу доложить, но, говорят, у светлейшего есть одна красавица, обожающая цыганские пляски. Говорят, что ни покажи ей, все не то. И вот, прослышав от штабных лекарей, что на Кавказе есть такие братья Кузьмины, князь отдал приказ немедленно выехать за ними…

А тем временем с верхнего этажа летел по мраморным лестницам штабс-капитан Чижиков. Все уладилось, он продолжал оставаться при своей должности.

— Господа, вот схема размещения солдат, а вот выделенные места для артиллерии. О сигнализации узнаете дополнительно вечером. Слушаю тебя, капрал.

— Господин штаб-капитан! Братья Кузьмины доставлены мной…

— Наконец-то! — завопил Чижиков. — Наконец-то! Светлейший уже который раз о них справлялся…

Ровно в десять в переполненную гостями залу под звуки фанфар вошел светлейший. Его встречали как коронованную особу. Гости, выстроившись вдоль стен в два ряда, замерли в глубоком поклоне, а он шел по образовавшемуся проходу, кого-то высматривая своим единственным глазом, но нет, он ошибся, если думал, что та, которую он высматривал, будет дожидаться его в толпе гостей.

Когда он дошел до середины зала, появилась наконец княгиня Долгорукова. Она шла с противоположной стороны. Это была неслыханная наглость — войти уже после хозяина бала, но княгиня была так хороша, так грациозна, светлейшему ее так недоставало, что, даже если бы она с потолка свалилась, он бы все равно ее принял благоговейно на вытянутые руки.

Она медленно шла, одетая на манер греческих богинь — в светло-вишневом хитоне, ниспадавшем свободно с плеч до самого пола. Точеный нос, гордый профиль римлянки, тугой узел черных волос удивительно сочетались с этой вишневой мантией. К тому же сама мантия была в некотором смысле одеянием условным, потому что при движении сквозь боковые разрезы выглядывал дымчатый костюм одалиски.