Белая церковь. Мосты

Эпохи создаются личностями, в этом князь был уверен, потому что сам всю жизнь в поте лица созидал то, что принято было потом именовать екатерининской эпохой. Беда, однако, в том, что не только крупные личности создают эпохи. Сильные личности, как правило, опираются на то, что есть сильного в народной массе; серые впитывают в себя всю бесцветность эпохи, ну а ничтожества взлетают на гребень волны, опираясь на то ничтожное, что заключено в человеческой природе.

Теперь вот опять смена караула… Больше всего светлейший боялся, что на русском небосклоне появится некое заведомое ничтожество, которое засучив рукава рьяно примется за дело, и полетят к дьяволу все его замыслы, все его труды. Кто бы мог подумать, что это наступит так скоро и что ими окажутся эти прохвосты Зубовы…

— Где мои щи? — спросил вдруг князь, побродив до этого своим единственным глазом по заморским яствам своего стола.

— Мы полагали, — пролепетал главный распорядитель, — что по случаю чрезвычайного бала…

— Мной было велено, — грохотал князь, — чтобы в любой час дня и ночи подле моей правой руки неотлучно дежурила литровая кружка кислых щей. И я в недоумении спрашиваю…

— Вот она, голубушка!! — докладывал между тем лакей, выросший как из-под земли с огромной фаянсовой кружкой.

Осушив ее одним духом, вытерев рот рукавом, князь глубоко вздохнул и, обратясь к своим гостям, вдруг заговорил устало:

— Кто из вас смог бы мне объяснить, что есть жизнь человеческая? Возьмем, к примеру, меня. Хотел славы — имею все знаки отличия, какие только существуют. Хотел власти — меня всюду встречают как государя. Хотел богатства — и нету счета моему золоту и моим имениям. Хотел, чтобы меня всегда окружали искусство и красивые женщины, и вот они, рядом, они все мои, но скажите, почему во все эти дни побед, благополучия и всяческого удовлетворения меня все время грызут черви земные, повторяя без конца, что все это суета сует и всяческая суета. Я тружусь день и ночь, я строю новый мир, в моих руках этот мир обрел черты, дыхание, а мне без конца кричат в оба уха, что все это есть суета сует и ничего более!!!

Сказавши это, он вдруг схватил со стола гигантскую вазу с фруктами, поднял ее над головой и что было силы грохнул об пол. Осколки хрусталя разлетелись брызгами во все концы залы. Дежурный у окна, сообразив, что остальная часть программы отменяется, подал на улицу сигнал отбоя, но дежуривший на улице офицер, ожидавший совсем другого сигнала, автоматически скомандовал начало триумфа.

В темной морозной ночи целый полк завопил многократное «ура!», после чего за монастырской стеной стали палить пушки. Растерявшиеся гости не придумали ничего лучшего, как считать вслух залпы. Их было в самом деле двадцать шесть. И когда умолкла канонада, скрипнула дверь и в залу вошла, щурясь от обилия света, виновница торжества, воистину красивейшая женщина державы.

— Что случилось, ваша светлость? — спросила она встревоженно. — Чем объяснить столь раннее «ура!» и ничем не обоснованные залпы?

Потемкин подошел к ней, грузно опустился на одно колено, поцеловал край вишневой мантии и ту таинственную дымчатую ткань.

— Душа моя, это прямо рок какой-то. Меня всю жизнь обвиняли в медлительности, в нерешительности при осаде и штурме крепостей. Похоже, и на этот раз я дам пищу моим врагам оклеветать меня, но поверьте, душа моя… Отложить штурм — это еще не значит отказаться от лавров победителя.

— Ну, это еще куда ни шло, — ответила княгиня. — А то я поначалу, услышав эти вопли, подумала: неужели светлейший но дороге ко мне нашел себе другую?

— Любовь моя, отпусти ненадолго, дай сокрушить Оттоманскую империю, и я не то что землянку во дворце, я, наоборот, в землянке для тебя дворец построю…

Последовала минута глубокого оцепенения. Как-то так получилось, что этот блистательный бал оборачивался началом зимней кампании, а такая перспектива решительно никому не улыбалась. Один только Боур, любимый адъютант Потемкина, лучше всех разбиравшийся в сложных переходах потемкинских настроений, подошел к нему и вытянулся в струнку.

— Приказывайте, ваша светлость.

— Поднять по боевой тревоге войска гарнизона. Выдать солдатам трехсуточную норму питания и по фляге водки. Оставить в Яссах один батальон для охраны магазинов и лазаретов. Легкую и тяжелую артиллерию, весь запас фуража, питания и снарядов, все немедленно погрузить и, выстроив войска в маршевые колонны…

— Ваша светлость, — попытался было вмешаться в события Попов, — это будет равносильно нарушению заключенного на период зимы перемирия. Можем ли мы взять на себя ответственность, не согласовав…

Потемкину только этой реплики и недоставало, чтобы выплеснуть клокотавшую в груди лаву:

— Мы не можем предаваться удовольствиям, когда наши братья во Христе гибнут мученической смертью, прижатые к стенам своего храма! Всевышний нам этого не простит. Мера за меру, сказано в писании, и мы обнажим свой меч пред обнаженным мечом неприятеля.

— Да, но государыня… — все еще лепетал в забытьи Попов.