Белая ворона

— Говори скорей, мне надо бежать.

Две пары туфель у раковин, что зашли уже после нас, внезапно обрели голоса. Так-так-так… Удача, ты ли это? Может, не торопиться с процессом, тоже послушать?

— Ся помогал на прослушивании.

— Том, где детки?

Мать начинает разворачиваться к двери. Лицо возмущенное. Тяну за рукав. Что же сегодня так сложно всё, а?

— Да, малышки совсем. Им давали сценарий. Смотрели, как себя поведут в непонятной ситуации. Потом на бедного Ся кричала кастинг-директор Цзя.

— Ай-ё, сложно ему. Кричат ни за что.

— Это работа. Госпожа Цзя требовала от Ся, чтобы он немедленно сказал ребенку, что надо делать. Смотрели, как быстро детка поймет указания.

— Так, и что дальше? Побыстрее, мне правда пора бежать. Иначе орать будут уже на меня.

— Первой девочке Ся объяснял сценку целых пять минут. Вторая поняла прямо сразу. А третья, ты не поверишь!

— В наказание от начальства за задержку? Поверю!

— Ай, могу не рассказывать.

— Нет уж. Я столько времени потеряла. Договаривай.

— Третья — прочитала сценарий.

Невнятное мычание прикрыло мой хмык. Но не спасло от выразительного взгляда моей мамочки.

— А они прямо детки? Детский сад?

— Самой старшей два с половиной года. Младшей год и десять.

— Погоди. А какая из них?..

— Младшая.

— О!

Звук открываемой двери не дал дослушать продолжение многообещающего: «О». А ведь там могла быть — о! — ода моим талантам и достижениям.

— Это так ты выполняешь мои поручения? — третий, дико неприятный голос.

Одна бывшая начальница меня-прошлой обладала похожим.

— Мы уже уходим, старшая! — два голоса, быстрый цокот по кафелю.

На всякий случай жду, пока прихлопнут дверь в соседнюю кабинку, и только потом спускаюсь с трона… В смысле, с унитаза. Мать глядит вопросительно, но не упирается, молча идет за мной.

— Прости, мам, — говорю уже вне киностудии.

— А-Ли? — недоумение в голосе мамы.

Рассказываю урезанную версию событий. Где я просто узнала буковки и не смогла не проявить себя. Параллельно вспоминаю, как кое-кто намеревался на голубом (нынче карем) глазу не выпендриваться и не выделяться. Теперь уже поезд ушел, поздно посыпать голову пеплом.

Ну и про то, что на совместном прослушивании с другой девочкой я на нее зло посмотрела, тоже признаюсь. Лучше я скажу, чем это каким-то образом однажды всплывет.

— Это как тогда с мальчиками? — сходу подсекает мудрая китайская женщина. — В студии при Академии?

— Примерно, — и покаянный взгляд в тротуар.

— И они тебя не взяли немедленно на роль? — удивляет меня Мэйхуа. — Странно, режиссер Ян показался мне разумным человеком.

Пожимаю плечами. Мне кажется, что не стоит еще больше удивлять родительницу моими измышлениями о фракциях и протекциях, а также конфликте интересов внутри отдельно взятой киностудии.

— Если они соображают, то позвонят, — убедительно говорит мать. — И сами попросят вернуться.

Вера Лин Мэйхуа в свою (ли?) дочь поражает.

Видимо, чтобы отвлечь малютку от мыслей по поводу неудачи, предки задумали поход в парк. Вообще-то они его мне давно обещали, батя даже выходной один под него выделил. Но всё ждали чего-то. И дождались: последней недели марта.

Направились мы в парк Юйюаньтань. Там мы уже гуляли в прошлом году, и там же несколько лет назад познакомились родители. Только в то наше августовское посещение народу было немного. Скорее всего, дело было в погоде, в тот день шел дождь.

Нынче же… Первое сравнение: негде яблоку упасть. Столько в парке было китайцев. И не то, что яблоку: яблоневому лепестку местечка, чтобы проскользнуть на землю или парковую дорожку, не хватило бы. Парк, который я помнила приятно-зеленым, весь раскрасился розовым, белым и красным. Тысячи деревьев в цвету. Разом. И еще больше посетителей…

Я, кажется, как и коренные жители Поднебесной, прокачиваю пассивное умение «игнор толпы». У этого умения на высшем уровне открывается бонусное свойство: жэнао[1]. Это про удовольствие, радость и волнение от того, что много людей собираются вместе и шумно что-то празднуют, наводят суматоху и прочий кипиш.

Мне пока что далеко до такого продвинутого умения, но «глушить» шум толпы в сознании я уже научилась. Опять же, это была не суровая давка, не паническое массовое бегство от пожара или другой беды. Сотни веселых и улыбчивых людей, многие из них наряжены. Есть и традиционные одеяния, особенно много я вижу деток в ханьфу. Взрослые поднимают их повыше и снимают на фоне цветущих деревьев.

Вспышки фотоаппаратов сверкают постоянно и отовсюду. Сутолока, гомон… Кто-то нашел пустой пятачок и танцует. Дедуля странным голосом (это вроде фальцет, но какой-то… не такой) поет, глядя на бело-розовый дождь. Пение для меня очень странно звучит. Мне на ушко сообщают, что этот старший исполняет цзинцзюй[2]– столичную музыкальную драму.

Когда налетает легкий ветер — все замирают. Кроме поющего деда, тот продолжает дарить людям местное искусство. Ветер несет с собой нежнейшие лепестки. И это завораживающе прекрасно.