Белая ворона

Немцы были уверены, что прусская муштра в сочетании с теорией военного дела Клаузевица превратит турецкого солдата в копию немецкого. Но их ждало большое разочарование: измученные, голодные турецкие солдаты не могли долго маршировать на плацу, подобно прусским гренадерам, и вообще не рвались в бой. Что же касается насильно мобилизованных солдат-арабов, так у тех и вовсе не было ни малейшего желания умирать за турецкого султана. Обо всем этом Домет слышал в казарме, в столовой, в уборной, где велись бесконечные солдатские разговоры.

Поскольку и турки, и немцы не могли сговориться не только с солдатами, но и друг с другом, переводчики заменяли им рот и уши.

Азиза Домета сделали личным переводчиком начальника интендантской службы, майора Фрица Гробы, которому в турецкой армии присвоили равный чин — «бимбаши». Гроба был на голову выше Домета, выбрит до синевы, носил лихо закрученные усы, пенсне и не расставался с тростью. А ходил он, как на плацу, и любил похлопывать тростью по сапогам. Уроженец Баварии, майор Гроба хмыкнул, услышав слишком правильный немецкий язык своего переводчика.

— В штаб являться ровно в семь утра, — приказал Домету майор Гроба. — К моему приходу чтобы был готов крепкий чай с двумя кусками сахару, писчая бумага на моем столе должна лежать слева, карандаши, обязательно заточенные, — справа, а помещение хорошенько проветрено.

Прекрасный переводчик, Домет был незаменим для начальника интендантской службы, так как стал еще и его секретарем.

Перегруженная узкоколейка Дамаск-Иерусалим, сложности с переброской из Турции свежего подкрепления и боеприпасов, нехватка вооружения, амуниции, лошадей — все это ежедневно проходило перед глазами Домета во входящей и исходящей почте, которую он тщательнейшим образом регистрировал и аккуратно подшивал, к удовольствию своего начальника.

— Хорошая работа, Домет, — сказал майор Гроба, подкручивая усы. — Не отличить от немецкой. В нашем деле главное — порядок! На войне порядок — это победа, а беспорядок…

— Поражение, герр майор, — с готовностью отозвался Домет.

— Правильно. Поэтому с турками не повоюешь. Если не хватает сапог нужного размера — прощай победа. Солдат должен быть одет, обут, сыт и здоров. А что мы тут видим?

— Беспорядок, — поторопился ответить Домет.

— Нет, это уже не беспорядок, а бордель, — отчеканил майор Гроба. — Чего у англичан и, конечно, у немцев быть не может. Разве что у русских. Но мы-то союзники не англичан, а турок, черт побери! Какая тут все же тоска для нас, немцев, в этом Дамаске! А вас я, пожалуй, представлю к званию ефрейтора, — помолчав, добавил майор Гроба.

Домет часто мечтал, что сядет на поезд и через полдня выйдет в Хайфе. Вот это будет сюрприз для всей семьи! Что-то скажет мать, увидев его в военной форме! Впрочем, он знал, что она скажет: «Будь прокляты эти турки!»

Но никто не собирался отпускать Домета в Хайфу. Тем более майор Гроба, тонувший в ворохе бесконечных бумаг на неведомом ему языке. Да еще из Берлина приходили идиотские приказы от всяких тыловых крыс, которые не нюхали пороха и требовали от него ускорить поставку сапог самого ходового сорок первого размера.

— Где я им его возьму? — чертыхался майор, хлопая тростью по своим шевровым сапогам сорок первого размера.

Под стук пишущей машинки, чертыхания майора Гробы и пальбу с соседнего полигона Домет размышлял о новой пьесе из жизни египетского султана, что как-то скрашивало ему рутину солдатской жизни.

Где-то там, на севере, был русский фронт, гораздо ближе, на юге, — английский, но, если бы ефрейтора турецкой армии Азиза Домета спросили, чьей победы он хочет, он не знал бы, что ответить. Если он чего и хотел, так это конца войны, кто бы ее ни выиграл.

После Сирии Домет попал в Ливан. Их штаб восьмого корпуса разместился в очаровательном курортном городке Эйн-Софар в тридцати километрах к востоку от Бейрута. Место было выбрано великолепное: тысяча семьсот метров над уровнем моря, свежий воздух — спасение от вечной приморской жары, и, что не менее важно, есть казино, где до войны просаживали большие деньги богатые евреи из Эрец-Исраэль и богатые египтяне, снимавшие здесь на лето дачи. Теперь на дачах расположились штабные офицеры и вдохнули жизнь в опустевшее казино, куда низшим чинам вход был воспрещен.

Майор Гроба не хотел отпускать Домета, но нужда в людях, знающих арабский, немецкий, турецкий и английский языки, была так велика, что ефрейтора Азиза Домета в приказном порядке перевели из Дамаска в Эйн-Софар, где он благодаря связям майора Гробы попал в военную цензуру.

Турецкое командование всегда бдительно следило за настроениями в армии, особенно в военное время. Через военную цензуру проходили все письма в Европу из Палестины. На новом месте Домет ожил: теперь он занимался не сапогами, а людьми. Точнее, не людьми, а их мыслями, к которым получил неограниченный доступ. Вскрытые письма проходили через его руки, и он с трепетом вчитывался в строки, предназначенные одной-единственной живой душе на свете, на пути к которой вставал военный цензор Азиз Домет.