Белая ворона

— Ма-а-а-аред… — снова протянул лэрд, ничего не делая, всего лишь стоя рядом и обнимая ее, но так тесно, что его мужская плоть упиралась в живот Маред с бесстыдной откровенностью. — Девочка, решайся уже на что-нибудь.

— Я… — выдохнула Маред, понимая, что не может согласиться, но и отказаться нет сил. — Я не знаю… Что, прямо здесь?

— А почему нет? — хрипло сказал Монтроз. — Кровать — не единственное место для этого, поверьте.

Потянув Маред на себя, он снова поцеловал ее, теперь уже яростно, почти грубо, и тут же снова приласкал языком, не позволяя очнуться, задуматься, перевести дух. Как во сне Маред чувствовала, что ее, крепко придерживая за плечи, толкают к подоконнику, заставляя упереться в него животом.

— Маред… девочка… — прозвучало в самое ухо, и дыхание Монтроза обожгло мочку, а потом шею.

Ладони Корсара легли сверху на ее руки, вместе с ними скользнули до края подоконника. Невольно нагнувшись и вцепившись в раму открытого окна, Маред замерла, все с той же мучительной сладостью, в которую переплавлялся стыд, осознав свою позу.

Прижавшись сзади, Монтроз задрал ей платье. Его руки гладили бедра и живот Маред то сквозь ткань шелковых чулок и белья, то по обнаженной коже, опаляя прикосновениями. Щелкнули замочки подвязок, крепящих чулки к панталонам, тонкий шелк скользнул вниз, а за ним следом, повинуясь бесстыжим пальцам лэрда, упали и панталоны, царапнув Маред кружевом.

— Боги, какая же ты красивая… Девочка… Само совершенство… Не смей себя стыдиться, слышишь? Никогда. Ни в какой… позе… Ни перед кем…

Монтроз хрипло шептал ей на ухо восхищенные непристойности, целовал шею, ухо и щеку, горячечно и рвано дыша. И Маред окончательно забыла, что нужно стесняться собственной развратности. Мысли путались и плавились от осознания своей желанности. Для этого мужчины, знающего толк в женской красоте, избалованного и ею, и доступностью любых удовольствия… Для него — она, Маред, прекрасна!

И, оказывается, можно делать все, что хочется. Даже понимание, что сейчас ее возьмет чужой мужчина — не муж и даже не возлюбленный — и она сама на это соглашается, даже это делало происходящее только острее, слаще и неправдоподобно ярче, как во сне, когда не можешь и не хочешь сопротивляться.

— Девочка, — выдохнул ей в ухо Монтроз, погладив бедра Маред изнутри, а потом проникнув внутрь ее тела, безошибочно нащупывая местечко, от прикосновения к которому Маред выгнулась, а с губ сам собой сорвался стон. — Девочка моя…

Его пальцы скользнули дальше, в горячую влажную глубину, потом вернулись, покружили вокруг входа и снова расчетливо приласкали нужное место. Маред всхлипнула и застонала в голос, не в силах сдерживаться. От мужской руки, ласкающей ее, словно били крошечные молнии, наполняя тело сладким исступлением, лишая стыда, заставляя содрогаться в упоительных судорогах.

— Ты ведь хочешь? — то ли спросил, то ли утвердительно сказал Монтроз, снова целуя ее в шею.

Его свободная рука погладила грудь Маред, набухшую и чувствительную даже сквозь корсет. Соски отозвались на прикосновение очередной вспышкой жара, и Маред смогла только двинуться назад бедрами, без слов умоляя…

К ее обнаженным ягодицам прижалось такое же нагое и горячее тело. Жесткая ладонь опустилась на поясницу, показывая, как следует прогнуться, а снизу между ног оказалось твердое, но шелковисто-нежное мужское орудие. Надавило, принося тягучее неудобство, сразу исчезнувшее, сменившееся восхитительным ощущением заполненности.

Ахнув, Маред прогнулась еще сильнее, едва понимая, что делает, раздвинула ноги, а внутри инстинктивно сжалась, чтобы усилить удовольствие. Сзади отчетливо и резко вздохнул Монтроз. Мучительно медленно подался назад, почти выскользнув, и снова толкнулся, найдя правильное, единственно возможное положение.

— Да… — всхлипнула Маред — Да…

И снова скольжение назад и толчок. Только сейчас Маред поняла, что в разных позах ощущения очень сильно отличаются! Вот так, сзади, все было куда глубже, полнее и беспомощнее. Если, лежа на спине, она могла хоть как-то сопротивляться при желании, то теперь оказалась в полной власти Монтроза, и только смутное осознание, что тому можно доверять, не давало испугаться. И еще, конечно, удовольствие.

Поначалу невыносимо сильное, почти болезненно острое ощущение чужой плоти внутри сменилось томно горячим, палящим, заставляющим тихонько вскрикивать и хотеть еще и еще.