Белая ворона

Алекс невольно залюбовался. В камерографии он не разбирался, полагая, что задача снимков как можно точнее передать оригинал — это ведь не живопись. Но здесь творилось нечто иное, подобное искусству. Верхний свет в зале был потушен, подсветка подиума — тоже, вместо этого над ним возвышалось несколько ламп на длинных гибких ножках. Их лучи скрещивались в центре подиума — и этим центром стала Анри. Он вспомнил, что говорила Незабудка о ночных съемках. Что-то про то, что франку не нравилось, как естественный свет сочетается с тье Ресколь… И снова Алекс почувствовал болезненный укол ревности, смешанной с восхищением — уж чужому мастерству он всегда отдавал должное.

АрМоаль лепил из света и теней новую реальность, сосредоточенную только на Анри, созданную для нее. Резкие лучи и мягкие световые потоки сплетались вокруг полуобнаженной фигуры, замершей посередине подиума. На Анри были узкие черные брюки, не мужские, но непристойно откровенные, облегающие ее, словно вторая кожа, и черный же корсет. Босая, с распущенными волосами, она стояла перед франком, роняющим отрывистые указания. Алекс прикусил губу, замерев и боясь шевельнуться, чтоб не рассеять странное чувство, охватившее его.

В свете странных ламп кожа Анриетты сияла теплым золотом, на гладких черных волосах мелькали блики. Алекс рассматривал тонкий профиль, линию шеи и очертания тела, узнавая и не узнавая его — такой он Анри никогда не видел. Разве что в танце, но там все было построено на движении, а сейчас мгновение остановилось, наполнившись зыбкой волшебной красотой.

Кто-то тронул его плечо, и Алекс, обернувшись, взял чашку с подноса, молча поблагодарил кивком и снова впился глазами в сцену.

Анри что-то ответила АрМоалю, сделала пару шагов назад и одним гибким движением опустилась на большое полотнище белой ткани. Черное, белое, золотое… Алекс на миг зажмурился, так это ударило по глазам и обострившимся нервам. Франк отошел и принялся колдовать над ближайшим светильником, поворачивая его и изгибая. Под страхом смерти Алекс не сказал бы, в чем разница, но через пару минут АрМоаль удовлетворенно кивнул и подошел к большой камере на высоком треножнике. Анри улыбнулась, подняв одно колено, обняла его руками и запрокинула голову…

— Хорош, верно?

— Что?

Алекс вынырнул из черно-бело-золотого марева, виновато глянул на подошедшую Шэннон.

— Прости. Что-то я… засыпаю на ходу.

— Так неудивительно, — хмыкнула та. — Третий час ночи. Хорошо работает, говорю. Пар-р-ршивец.

В голосе Арины слышалось неприкрытое восхищение с привкусом злости, и Алексу стало легче: не только у него франк вызывает особые, скажем так, чувства.

— Присоединяюсь, — буркнул он, не отрываясь от происходящего.

— Он сначала снимал Эмбер, — тихо сказала Шэннон. — И ведь ни одного лишнего слова, ни одного движения — даже не коснулся ни разу. А Эмбер так растаяла, что захоти он — отдалась бы прямо на сцене. Будто в представлении. Ей, конечно, до Анриетты далеко, но…

— Шэн, помолчи, будь добра, — тихо и очень ласково попросил Алекс.

— А… да, хорошо.

Она сочувственно покосилась на Алекса и отошла. Он же поднес к губам кружку с остывшим чаем, сделал глоток. Холодная сладкая жидкость смочила пересохший рот, увлажнила горло. Алекс пил мелкими глотками и смотрел. АрМоаль работал. И Анриетта работала вместе с ним и для него. И — Шэннон права — больше всего это походило на представление, необычное, но безумно красивое.

Менялся свет, менялись цветные ткани для фона, и, главное, менялась Анри. Она смотрела на АрМоаля сияющими глазами и улыбалась, садясь, вставая и ложась, как велено. Собирала и снова распускала волосы, подавалась вперед — к франку! — и откидывалась назад, гибкая, как вставшая королевская кобра, и трепещущая, как птица, на которую эта кобра охотится. Это был танец, в котором франк ловил мгновения неподвижности, и Анри замирала для него, одновременно охотник и добыча, каждым взглядом и улыбкой подтверждая связь между собой и проклятым камерографом.

— Милэрд?

Незабудка подошла неслышно и встала рядом. Потом потерлась щекой о плечо Алекса, коснулась губами его рубашки. Алекс обнял ее, дыша сладкими духами, смешанными с запахом сигарилл.

— Вы видите, милэрд? Видите? Как она…

Лучше бы она молчала. Алекс почувствовал, как внутри поднимается глухое раздражение. На Флорию и звучащую в ее голосе мелочную гадкую зависть, и на самого себя за то, что на миг позволил поддаться ревности. Он почти с отчаянием смотрел на сцену, где ему не было места, да и Луг сохрани, разумеется, но… Ведь не получится просто сделать вид, что все по-прежнему и ничего не было.

АрМоаль легко спрыгнул с подиума, подошел к нему и поклонился.

— Доброго вечера, ваша светлость.

Алекс глянул в безмятежный прищур голубых глаз, спокойное, вежливо улыбающееся лицо.

— Флория, милая, — обернулся он к Незабудке, даже дышать, кажется, переставшей. — Будь любезна, закажи нам чаю? Мне как обычно, а тьену АрМоалю… «Черный дракон», так?

— Да, прошу, — подтвердил франк. — То, что нужно для ночной работы.

Повернувшись к сцене, он громко окликнул всех: