Белая западинка. Судьба степного орла

Очень любил я в характере Попова его отношение ко всему живому в тайге: трезвое оно у него было й ласковое. Нет, он не умилялся птичками, цветочками и ягодками. Таёжный охотник, Попов умел извлекать из того, что окружало нас, большую пользу. Но уж если бил зверя или птицу, то непременно разом, без промаха и только в положенное время, когда успевали они вывести и вырастить потомство. Бессловесные таёжные твари в трудные минуты не боялись человека, жались к нашему жилью. И тогда они становились дорогими гостями. Попова, он трогательно оберегал их жизнь, не давал в обиду. Вспомнилось мне все это не случайно…

Стоял чудесный сентябрь. Утрами мягкий морозец серебрил землю, а солнце все ещё хорошо прогревало Север. К обеду ночные льдинки собирались радужными каплями и на зубчиках золотисто–коричневых листьев берёзы, и «а длинных пушистых иглах стланика, и на белесых вмятинах ягеля, и на гроздьях ярко–пунцовой брусники.

Место было глухое, тихое. Бурундуки, заготовив себе на весеннюю бескормицу кедровых орешков, крепко спали в норах. Куропаток окрест мы распугали охотой. И только неугомонные кедровки неутомимо облетали тайгу, будоражили её тишину громкими резкими криками.

Как у нас было заведено, на рассвете Попов отправился за водой к прозрачному ключу, ещё никак не названному на географических картах. Ключ этот с подходом партии нам предстояло разведать на золото.

Попов вошёл в избу с лицом, помолодевшим в улыбке. Я уже знал: что‑то доброе разволновало моего друга.

— Выдь из хаты‑то, — сказал он, ставя на скамью ведра. —Чудо у нас!

Ну, если Попов говорил — чудо, значит произошло действительно что‑нибудь необычайное. Я кинулся наружу. Огромная стая куропаток мирно паслась на брусничных полях вокруг нашего жилья. Птица ещё не сменила летнего пёстро–серого наряда на снежно–белое зимнее оперение. В отдалении стая, почти исчезая, тонула в мягком сероватом ягеле.

Это было настоящее куропаточье нашествие — так много оказалось вокруг этой птицы! Моё присутствие не смущало куропаток. Они, правда, проворно убегали из‑под ног, но, скорее, не от испуга, а потому, что я мешал им клевать бруснику.

— Ничего не боятся, — сказал я Попову. — Прямо хоть палкой их бей.

Друг мой глянул на меня с укоризной:

— Птица к тебе с добром, а ты её палкой. Совесть надо иметь.

Я понял Попова и засмеялся:

— Да это я так, к слову.

— А ты думай, когда говоришь. Слова, они тоже разные бывают.

Сколько Попов перестрелял за свою жизнь таёжной дичи! Но вот именно сегодня его охотничья мораль не позволяла ему поднять руку на куропаток, с миром и верой обступивших наше жильё.

Куропаток мы не трогали, и жили они с нами душа в душу.

Спустя неделю Попов, как обычно, принёс воду, но был молчалив и скучен.

— Чего ты насупился?

— Снялись наши куропатки, улетели, —-вздохнул он с огорчением.

— Как — улетели?! — воскликнул я недоверчиво. — Вся стая?!

— Обыкновенно. Поднялись и улетели. Давай пей чай да пойдём стланика сухого соберём побольше. К холоду улетели птицы. Они ведь и к нам‑то от довременной зимы откочевали. Не вылиняли ещё. А теперь и у нас холод почуяли. Дальше от него к теплу бегут…

Весь день мы прилежно собирали сухой кедровый стланик. А к вечеру небо заволокло серой хмарью, густой и мрачной. Солнце село за холодной багрово–жёлтой завесой. Ночью повалил снег. Тайга загудела в резком северном ветре.

Птичий барометр сработал точно и безотказно!

ЛАНКА

Зимой олени пасутся на юге. Весной стада перегоняют на сотни километров к северу, на летние пастбища.

Оленистыми местами на Севере считаются бесконечные горные долины, поросшие цепким ивовым и берёзовым ёрником. Защищённые от ветров горными кряжами, эти долины тянутся иногда до самого Ледовитого океана.

Я как‑то пытался разобраться в нехитром луговом хозяйстве, обступившем нашу разведку в одной из чукотских речных долин. Рядом с пушицей и осоками редкоцветущей и прямостоящей росла осока мрачная. Нельзя не подивиться тонкости чувства и художественного чутья ботаников, сумевших с такой выразительной точностью окрестить эту воистину мрачную разновидность растительного царства.

Но хотя она и мрачная, все равно распустившиеся травы одевали северную землю в зелёный весенний наряд. И было радостно думать, что зима все‑таки кончилась. Где‑то в окрестностях уже обосновались пастухи оленей на своих временных кочевых стойбищах…

— И олениной теперь разживёмся, — прикидывал вслух практичный Попов. —Пастухи народ хороший: мы — им, они — нам! По-соседски…

В момент этих хозяйственных раздумий моего друга из берёзовых кустов, окутанных прозрачной молодой зеленью, стремительно и неожиданно, прямо к порогу нашего таёжного жилья прыгнул олень с едва пробивающимися рожками. Задыхаясь от долгого бега, с ужасом, застывшим в глазах, животное упало на подломившиеся ноги.

— Или волки?..

Попова всегда отличала способность мгновенно отвечать на любые таёжные неожиданности, что не раз спасало и его и меня от неприятностей. И сейчас он метнулся с ружьём в кусты, откуда выскочил к нашему порогу вконец запыхавшийся олень.

Вскоре Попов вернулся.