Белая западинка. Судьба степного орла

— Нет, вроде бы и следов волчьих не видно. Что же её пригнало» к нам, беленькую? Красивая ланка! Яловая ещё, телушка. У нас в Сибири таких сырицами зовут.

Ланка пугливо вздрагивала, когда прикасались рукой к её глубокому белому меху, но, успокоившись, доверчиво смотрела в глаза людям.

Какая же все‑таки сила заставила белую сырицу прибежать к людям, искать под их рукой спасения от неотвратимой опасности?

— Потом разберёмся, — сказал Попов. — Пока пускай у нас живёт. Не объест. Весной скотине корму довольно.

Мы поселили ланку в конюшне с Мухомором. Мирный и уживчивый наш конь легко подружился с гостьей…

Олень — величайшее достояние Севера. Он кормит, лечит, возит, одевает человека, скрашивает его суровый быт. Без оленя жизнь на Севере немыслима. Из его шкур северянин делает кухлянки, гачи (штаны), торбаса, малахаи, рукавицы, ковры, расшитые своеобразным геометрическим узором, составленным из соразмерных полосок белого, коричневого, ярко–оранжевого (крашеного) меха.

И Попов — коренной северянин — лучше других знал цену оленю.

Приблудившаяся ланка не давала старику покоя.

— Может, от оводов спасалась? — высказал он на другой день догадку.

Оводы! Страшной бедой для оленей является тундровый овод — северный подкожник. Его личинки развиваются в мышцах Животного. Они дважды прогрызают живую шкуру оленя. Весной, на летних пастбищах крошечные белковые иголочки, вылупившиеся из яичек, проникают в тело животного, чтобы прожить в нем почти год, откочевать, измучив оленя, вместе с ним на южные пастбища и к исходу зимы личинкой ещё раз пробуравить шкуру оленя, упасть на землю, окуклиться и затем сформировавшимся оводом пролететь через бесконечные пространства тундры, отыскать каким‑то дьявольским чутьём летние выпасы оленей и здесь начать все сначала.

Самки откладывают яйца, садясь на шерсть животных. Олени панически боятся оводов. Они то сбиваются в беспорядочные кучи, то, обезумев от страха, бешено мчатся по тундре, пока, обессилев, не рухнут на землю. Тогда власть над бедным животным берет враг. Самки оводов, пятясь задом, вползают на оленей. Когда яйцеклад насекомого коснётся шерсти, оно засевает кожу животного яичками, которых у одной особи может быть до 650 штук!

Энтомологи подсчитали, что на одном олене развивается до двухсот личинок овода. Шкура его становится решетом. Какие уж тут гачи, какие торбаса! Да и мясо… Олень превращается в скелет, обтянутый жёсткими сухожилиями и дырявой шкурой.

Пока нет ещё способа спасения животных от этого бедствия. Пытаются массовый забой оленей — производить ранней осенью, в октябре, до того времени, когда личинки овода пробуравят оленью шкуру. Но это, скорее, капитуляция перед врагом, чем наступление на него.

Дня через три к нам на стоянку пришёл знакомый Попову чукча. Это был знаменитый на всю тундровую округу олений пастух Омрувье. Мы оказали ему возможные знаки внимания: напоили хорошим чаем, за обедом поднесли стопку спирта, поделились табаком.

Он забрёл к нам на разведку, разыскивая оленей, разбежавшихся от коварных оводов. И на этот раз догадка Попова подтвердилась.

Мы рады были, что нашёлся хозяин белой беглянки. На всякий случай протёрли телку карболкой. Омрувье увёл её на своё стойбище.

И как‑то всем нам — и мне, и Попову, и остальным разведчикам, и, кажется, больше всех тихому Мухомору — стало грустно.

ОХОТНИК НА ХАРИУСОВ

Попов мастерил самые причудливые рыболовные снасти. На заре нашей колымской одиссеи, когда кета и горбуша косяками продирались на нерест к верховьям мелководных речушек, он поддевал крупных рыбин каким‑то подобием трезубца. Мы с удовольствием ели свежую рыбу, не уставая подтрунивать над рыбаком:

— Ты у нас прямо как морской бог Нептун —с трезубцем! Только бороды не хватает. Отпускай для верности.

Попов не обижался.

— Бог не бог, а дай вам в руки этот инструмент — так с вами голодом насидишься. Тут ведь тоже сноровка требуется.

Это верно. Рыболовные снасти Попова требовали спортивного мастерства и даже известной лихости.

Однажды он сплёл небольшую сетку, укрепил её на обруче из гибкого лозняка и подвесил к недлинному черенку от подгребной лопаты. С помощью этой сетки ему удавалось довольно успешно ловить небольших хариусов, которых в проточных озёрцах невдалеке от нашего стана развелось, по его свидетельству, видимо–невидимо. Меру эту следует принимать в соображение с учётом того, что её определял сам рыболов.

Решил и я попытать рыбацкого счастья. Взял у Попова сетку на палке и отправился на рыбалку. Ох и поиздевался же надо мной Попов! Вернулся я, разумеется, ни с чем, без почина. Стайки хариусов оказались стремительными, как молнии. Они исчезали, не дожидаясь, пока их накроют, от одной тени сетки.