Белая западинка. Судьба степного орла

Теперь полям не так страшны чёрные бури, на их пути стеной встали лесные полосы. А если ветер прорвётся через один зелёный заслон, он все равно запутается в ветвях другого, потому что лес в степи растёт теперь везде. И семена мы собирали для того, чтобы вырастить из них новые лесные полосы там, где их пока мало.

К вечеру с добычей мы собирались на лесном кордоне. Семена принимал сам главный лесничий.

— А правда, Александр Васильевич, что вы этот лес сами сажали? — спрашивал Коля, которому всегда и до всего было дело.

Александр Васильевич только добродушно посмеивался:

— Правда, садил.

Лесники говорят «садил», а не «сажал».

Больше этого «правда, садил» нам так ничего и не удалось выпытать у Александра Васильевичу. Он любил больше делать, чем говорить. Но когда я стал работать в местной газете, мне удалось разузнать историю дубравы на Маныче.

В предвоенные годы в наших местах шли большие работы по сооружению Невияномыеского канала. Вместе с другими молодыми энтузиастами приехал работать в сальские степи и Александр Васильевич Зеленцов.

Лагерь лесной экспедиции обосновался на берегу Маныча. В те годы это была смешная речушка — воробью по колено, но злющая-презлющая: быстрая, как змейка, она все время сердито ворчала, а вода в ней была такой солёной, скорее даже горькой, что и привычные ко всему раки не могли в ней жить…

Теперь Маныча не узнать. Он на виду каждого степняка красуется своим многоводьем. Сильный теплоход легко бежит теперь по его волнистому простору. На островках, заросших камышом, как маленькие балерины, танцуют белые цапли, слегка подкрашенные вечереющим небом в розовые тона. И не то что раки — черноспинные сазаны живут теперь в Маныче. И клюют отлично — только успевай подсекать. Люди повернули воды Кубани, направили их в Маныч, и он стал судоходной пресной рекой. Ему даже оказалось под силу двигать турбины Пролетарской ГЭС. И невозможно поверить, что не так давно Маныч начисто пересыхал летом. Да что эта речушка! Тёзка её легендарное озеро Маныч–Гудило в иной год до дна испарялось. Обнажённая впадина его на знойном июлваком солнце серебри–Л1ась кристалликами соли. А ведь в полое весеннее время неугомонно дующие здесь ветры вздымали на озере сильные волны. Они грозно и таинственно гудели. Звуки усиливались трубным шумом ветров, врывающихся в ложбины и впадины изломанных берегов. Над гулливой озёрной волной всегда стоял пугающий человека гул, за что и дали озеру его второе имя — Гудило.

Бывали мы с Пал Палычем и на Маныч–Гудило. Своими ушами слышал я его таинственный гул. Своими глазами видел опушённые белыми гребешками солёной пены зеленые волны, похожие на подвижные глыбы мутного стекла…

В степи начинался май. Голубело небо, умытое весенними дождями. У своих нор столбиками стояли и посвистывали суслики, грелись на солнышке. По берегу Маныча яркими жёлтыми и красными огнями разбежались тюльпаны. Набирали силу озимые хлеба. Они густо зеленели и волновались, когда над степью пролетал вольный весенний ветер…

Люди увлечённо работали с землемерными приборами и не замечали, как крепчал ласковый, но коварный степной ветер. Он дул из восточного угла, где на Волге расположен город Астрахань. Потому этот злой ветер и называют «астраханцем».

Поминутно ускоряя бег, «астраханец» поднял тучи чёрной пыли. Небо потемнело, сделалось тйжелым и мглистым. И солнце стало какое‑то другое, оно превратилось в невзрачное белесое пятно, светило тускло и на него можно было смотреть открытыми глазами. Но скоро пыльные тучи так сгустились, что даже солнце скрыли.

Ветер бросал в лицо молодым землемерам и лесоводам крупную колючую пыль, слепил глаза. Они взвалили на плечи тяжёлые треноги с нивелирами и, пробиваясь сквозь гудящий ветер, пошли к своему лагерю.

А ветер уже превратился в бурю. Он мчался по степи с огромной скоростью, свирепо воя и все круша на своём пути. Говорливый Маныч притих. Беднягу совсем занесло песком и пылью. Попрятались в норы суслики. Исхлёстанные ветром, поникли и пожухли яркие головки тюльпанов. Люди шли мимо зеленого поля озимей, и оно на глазах у них чернело. «Астраханец» с корнем выдирал молодые растения и на своих злых крыльях уносил их за тридевять земель. Нос, глаза, уши забивала пыль. Песок скрипел на зубах. Комсомольцы торопились к палаткам, чтобы укрыться от чёрной бури, которая с нарастающей силой разбойничала в степи.

Но палаток на месте не оказалось. «Астраханец» сорвал их с кольев и закрутил, завертел по степи вместе с постелями, походными кошёлками, книгами.

В тот весенний день молодые энтузиасты степного леса остались один на один с чёрной бурей под хмурым степным небом…

Жутковатую довелось мне воскресить историю из тех дней, когда зачинались у нас в степи наши молодые леса. Но именно тогда с особой ясностью все почувствовали, что справиться с «астраханцем» и, если не победить, то во всяком случае резко ослабить его, сможет только лес.

И вот лес посадили. И вырастили, не дали погибнуть!..