Бельгийский лабиринт

Родившись в Брюсселе, я еще младенцем переехал в Утрехт и учился говорить в «Голландии». Мальчишкой к началу учебы в школе я снова оказался в Бельгии, где тотчас же стал «грязным голландцем» и «сырной головой». Я и был таким, но, еще не поняв этого, соскоблил сыр со своей головы.

К восемнадцати годам я уже говорил на некоем общекультурном фламандском, в котором галлицизмы роились, как личинки в падали. Проведенные в Бельгии годы сделали свое дело. Я буквально впадал в бешенство, когда все чаще начинал замечать симптомы нанесенного самому себе гигантского ущерба. Единственным утешением для меня была способность безошибочно классифицировать предметы по родам. Если верить «Идеям» Мультатули[37], в Нидерландах над этим бились весь девятнадцатый век (из-за «двуполого» определенного артикля de). Так что для меня stoel (стул) всегда мужского рода, как и man (мужчина), а tafel (стол) и vrouw (женщина) — женского. За это я благодарен Бельгии.

Я начал заново учить нидерландский, слово за словом, предложение за предложением, отвыкал от старого и приучался к новому. Мне нужен был настоящий язык, потому что моя речь им не была. Каторжный труд принес свои плоды, но полностью удовлетворительными его результаты я назвать не могу. Регулярно я ловлю себя на глубоко укоренившихся реликтах французского. Добрые голландские друзья, приезжая в Бельгию, относятся к этому с пониманием и всегда мне помогают. Но все равно это сизифов труд. Я не впитывал свою речь с молоком матери; язык, на котором я говорю и пишу, насквозь искусственный. Блуждая внутри моего языка, я должен каждую минуту остерегаться коварных грабителей. За каждое вожделение, порожденное мною в моем языке, я получал отмщение семикратно.

Мне несвойственна фламандская лень. Но мне не хочется говорить на языке Рандстада. Я не хочу терять мой язык, мои раскатистые «р», мои смягченные «г», мои кристально чистые «э» и «о». Я считаю, что они в тысячу раз музыкальнее, чем то, что принято в Голландии. Но при этом я не хочу, чтобы меня высмеивали или подвергали дискриминации.

Я хочу говорить на нидерландском. Это самая обычная вещь, поскольку нидерландский — официальный язык фламандских провинций и один из двух официальных языков города, где я живу и работаю, Брюсселя. Так записано в нашей конституции. Но я каждый день замечаю, что для фламандца это совсем не просто.

Но тогда почему не на фламандском, на котором ты все равно говоришь?

Здесь налицо недоразумение.

В Нидерландах как-то было сказано: «Мы говорим по-голландски». При этом имелось в виду: по-нидерландски. В Бельгии очень часто говорят: «Мы разговариваем (болтаем, судачим, толкуем) по-фламандски». При этом чаще всего имеется в виду — по-нидерландски.

На фламандском, чисто фламандском, разговаривают в трех областях, а вовсе не во всей стране, называемой Фландрией. На фламандском говорят во французском Северном департаменте, в бельгийских провинциях Восточная и Западная Фландрия, а также в Приморской Фландрии.

Во Франции фламандский умирает. В главе о языковых границах я писал о беспощадной языковой и образовательной политике, которая во Франции смертельно ранила или попросту убила многие языки. В приграничном городке Аллюен предыдущее поколение еще слушало проповеди на фламандском. Теперь все здесь говорят по-французски, даже те, кто живет на улицах, в названиях которых еще сохранились фламандские корни (таких как rue de Dronckaert).

В Приморской Фландрии этот язык все еще жив и здоров. В городке Слёйс меня скорее удивило, что молодая продавщица в лавке позвала свою коллегу на диалекте, а ко мне обратилась на смягченном голландском радиостанции «Хилверсум». Таков лингва франка во всем королевстве. Она вбирает в себя все диалекты.

Иначе обстоит дело в бельгийских провинциях Западная и Восточная Фландрия. В Западной Фландрии все сверху донизу говорят на превосходном диалекте. Однако в привилегированных кругах культурным языком по-прежнему остается французский. В Кортрейке и Брюгге верхний слой буржуазии чувствует близкое родство по отношению к этому языку и рассматривает Северную Францию как свои исконные земли. Исторические границы графства Фландрия так легко не забываются.

В Западной Фландрии царит раздвоенность: ее жители беспечно говорят на диалекте либо стесняются этого. Они с большим трудом пытаются скрывать привычки своего произношения. На мой взгляд, напрасно: ведь западные фламандцы, освоившие нидерландский, говорят на нем восхитительно, иногда преувеличенно по-голландски.

Западнофламандские диалекты — как, впрочем, и все диалекты нидерландскоязычной Бельгии — различаются от деревни к деревне, от поселка к поселку. Это способно завести очень далеко. Мне жаль, что западные фламандцы в их желании говорить на нидерландском примешивают в свою речь много брабантской лексики (например, заменяют «утро» неуклюжим «предполуднем»).