Бельгийский лабиринт

Языком знати во Фландрии остается преимущественно французский. Высшее сословие, конечно, знает нидерландский, чтобы не рисковать своим исключительным положением в банках и деловой жизни. Необходимость в двуязычии начинает уже пробиваться в Валлонию и, что еще совсем недавно казалось химерой, в дома брюссельской буржуазии. Эта скрытая франкофония во Фландрии — отголосок прошлого, и я ее не осуждаю. Трудно регламентировать приватное использование языка рамками закона, не впадая при этом в докучное принуждение. И если даже вы будете запрещать французский в каких-либо кругах, чего бы мне не хотелось, высшие классы найдут способ отличаться от низших. Бельгийская история такова, какова есть. Во Фландрии высшие классы и знать больше двух столетий воображали, что они отличаются от низших сословий своим французским языком. Говорить на нидерландском — о нет, фи, какая неотесанность! На аристократическом рауте вы можете громко прихлебывать свой суп или говорить на нидерландском, но это не комильфо.

Конца всему подобному пока что не видно. Правда, теперь буржуазия и благородные сословия больше не делают вид, что языка простонародья не существует. Язык регулирует публичную жизнь. А наше несправедливое и унизительное прошлое оставило нам одно большое преимущество. Мы знакомы с французским — языком близких соседей. Мы обязаны культивировать знание этого языка. Не у каждого есть такая возможность — бесплатно, в обычной школе, в повседневном окружении познавать этот сильно отличающийся соседский язык. К тому же он по-прежнему остается мировым языком, а для нас — желанным противовесом плоскому империализму английского (которым мы тоже владеем). Во Фландрии французский больше не угрожает нидерландскому. Сегодня сами фламандцы — угроза собственному языку.

Нидерландский язык [34]

Первая история. Начало 80-х.

У меня дома сидят за теплой беседой нидерландские друзья. Кофе, пиво, можжевеловка, пирожные, зрелый сыр с плесенью. Все мои гости живут в Брюсселе и его окрестностях, некоторые уже много лет. Мы говорим о нидерландской школе в Брюсселе. В эту школу ходили мои дети. Она расположена прямо за углом, в пяти минутах от нас, и к бельгийским детям там всегда относились очень доброжелательно. Одна приветливая дама говорит мне с жутким рандстадским[35] акцентом: «Я нахожу, что дети здесь очень прилично говорят по-нидерландски, даже бельгийские, почти без акцента. Ну разумеется, учителя тоже говорят без акцента». Лично у меня есть ощущение, что мои дети приносят из школы грубый акцент столичного «Радио Хилверсум», но я от этого не страдаю. Спрашиваю даму: «А я, по-вашему, тоже говорю с акцентом?» Она смотрит на меня удивленно и слегка насмешливо: «Ну конечно, ведь вы говорите по-фламандски».

Вторая история. Начало 70-х.

Письменный экзамен в Лёвенском университете. Поскольку студенты, изучающие общественные науки, должны прилично знать нидерландский, для них предусмотрен экзамен. Сдать его для них — пара пустяков. Они прекрасно владеют нидерландским: как-никак это их родной язык.

Им предлагают текст, который нужно исправить. Это целый набор ошибок — бельгицизмов, а также обиходных слов и выражений, несвойственных нидерландскому языку. Довольные студенты выходят из аудитории, где они корпели целый час. Никаких проблем, текст проще простого, всегда бы такие экзамены.

Через неделю вывешивают результаты. По пути в экзаменационную комиссию — крики и шепот, возмущение, изумление. Студенты сравнивают работы друг друга. Удивление только нарастает. Неужели ни один не справился, неужели в самом деле никто? Председатель студсовета идет выяснять, в чем дело. Да нет, говорит секретарь комиссии, одному удалось. Вон тому молодому человеку, который так красиво говорит; остальным шестидесяти — «неуд». Сам не могу понять, в чем дело.

Высокомерная глухота «голландца», самодовольство фламандца. Нидерландец, долгие годы проживший в Брюсселе, все еще думает, что нидерландский — это язык Королевства Нидерланды, то есть к югу от Хоогстратена на нидерландском не говорят, и что эталоном нидерландского является речь жителей Рандстада. Остальное, по его мнению, — провинциализм, отсталость, неотесанность, — и он презрительно пожимает плечами, если его упрекают в предвзятости.

Фламандец внушает себе, что десятилетия господства французского не оставили на его родном языке никаких шрамов; он подкрашивает свою речь за счет местного диалекта, но, проделав изнурительную интеллектуальную работу, чтобы безупречно говорить на нидерландском, очень сердится на претенциозных «голландцев»[36], которые этого не ценят.

«Голландский»: холодный, скупой, надменный, засоренный английскими словами.

Фламандский: примитивный, беспомощный, но не лишенный прелести.

И тот и другой мне противны. Но я люблю нидерландский.