Белка

Но через несколько секунд он снова высовывал свою шевелюру и задорно выкрикивал - уже без всякого следа страха: "К черту суеверия и предрассудки! На свалку, в костер всю вредную литературу, уводящую нас от действительности!" - "Позволь, позволь, - опешив, возражал я Бубе, - но ты же ни одной книги не читал, как же можешь судить о том, чего не знаешь?" - "Я хоть и не знаю, зато все понимаю, - был ответ, - и понимание намного важнее всякого знания, потому что знание относительно, а понимание абсолютно". - "Почему же это понимание абсолютно, - добродушно говорил я, давно привыкнув к бесплодным умствованиям карлика, - почему, малыш?" - "Да потому, - верещал он голосом Буратино, - что мы сначала ничего не знаем, а только понимаем, и это понимание потом постепенно становится знанием, формулами, законами, - лез он дальше в бутылку, - значит, в основе знания лежит глубоко скрытое понимание, исходящее... исходящее от бога!" - торжественно и радостно заканчивал он. "Позволь, но ты же только что отрицал мистику и религиозные предрассудки, Буба, - напоминал я, - ведь ты же выступал за... уж не помню, за что ты выступал". - "Ну и что? гордо отвечал он. - Я был против религии, потому что глубоко не понимал ее нравственной силы, а теперь понимаю, что только единобожие на манер иудейского или древнеякутского может установить для нас незыблемые нравственные устои". "Боже мой, да откуда ты, клоп, выкопал это древнеякут-ское там... если я сам никогда даже не слыхал о таком?" - поражался я. "Мало ли чего ты не слыхал, снисходительно говорил он сразу, - ваше поколение вообще отличается неважным уровнем знаний, некачественностью полученного образования, и нам придется беспощадно бороться против ваших предрассудков", - вдруг объявлял он мне войну поколений. "Ах ты, пузырь надутый, - не выдержав, нападал я на него. - Я тебе покажу "бороться", вот сейчас надаю щелчков..." И в тот же миг вновь раздавался отчаянный вопль: "А-а-а!" - и слезы градом, и ругань, страшное богохульство. Приходилось, ввиду близости деревни, вновь затыкать ему рот кляпом.

Но иногда, признаться, он мне казался совершенно полноценным человеком столь здраво рассуждал; самые неожиданные, разнообразные знания он усваивал словно бы из воздуха - было в нем загадочноедляменякачество,феноменальноесвойство непосредственно, без всякой учебы и последовательной умственной работы соприкасаться с миром человеческих знаний, как будто они, эти знания, наполняли пространство в виде неосязаемых радиоволн, а в Бубе вроде бы имелся некий естественный приемник для уловления этих волн. И я часто с горделивым отеческим честолюбием думал: вот же какой гениальный, стервец, все знает, мог бы заткнуть за пояс любого вундеркинда на свете. О чем бы я ни спрашивал у него, он незамедлительно давал ответ, хотя и правда не совсем точный, порою карикатурный, но вполне соответствующий приблизительной сути дела.

Я помню, продавались на послевоенных базарах "ковры", намалеванные масляными красками, - больше всего было почему-то перепевов с шишкинского "Утра в сосновом лесу" (или "Мишки" - по-народному) и "Аленушка" Васнецова, так вот, "знания" моего карлика были близки к истинным, как эти смешные, грубые копии к оригиналам известных мастеров прошлого. С такими задатками Буба, разумеется, не мог надеяться стать академиком, но, полагал я, все же мог бы выдвинуться на каком-нибудь поприще, где не столь обязательны точные знания, а нужно только, чтобы язычок у человека был подвешен неплохо.

Словом, отделись он от меня, то, мечтал я, Бубе нашлось бы теплое местечко в жизни. Одно только меня огорчало: не было в нем ничего самостоятельного, отважного, что придавало бы ему, несмотря на все его недостатки, убедительность подлинного человека. Буба был прирожденный законченный трус, жалкий и смешной со всеми своими приблизительными знаниями, и я удивлялся тому, что природа, поднажав изнутри, выдавила из меня такое боязливое, несамостоятельное существо - в то время как я сам, пусть и ничего не добившийся в жизни, был, однако, всегда человеком довольно смелым и привычным во всем полагаться на самого себя. Как же могло случиться, друзья, что мой непосредственный отросток, образовавшийся, так сказать, на базе моей собственной сущности, оказался столь непохожим на меня?