Бельканто

– Итак, что же я могу для вас сделать? – Если Гэн превратился в секретаря, то Месснер – в мальчика на побегушках. В Швейцарии он был членом авторитетной арбитражной комиссии. В свои сорок два года он сделал в Красном Кресте весьма успешную карьеру и уже лет двадцать как не занимался упаковкой продовольственных посылок или подержанных одеял для отправки в зоны наводнений. А теперь он рыскал по городу в поисках шоколада с ломтиками апельсина и звонил другу в Париж, чтобы тот прислал ему дорогой крем для век в маленьких черных тюбиках.

– Мне нужны ноты, – сказала она и протянула ему листок бумаги. – Позвоните моему менеджеру и попросите его прислать это как можно быстрее. Скажите ему, чтобы привез ноты сам, если боится проблем с доставкой. Я хочу это иметь к завтрашнему дню.

– Что вы, к завтрашнему дню – это абсолютно нереально, – сказал Месснер. – В Италии уже поздний вечер.

Месснер и Роксана говорили по-английски, Гэн тут же вполголоса переводил их разговор на японский. Отец Аргуэдас сел к роялю, не желая мешать, но страстно желая знать, о чем идет речь.

– Гэн, – прошептал он, – что ей нужно?

– Ноты, – ответил Гэн и тут же вспомнил, что вопрос был задан по-испански. – Partitura.

– А Месснер знает, к кому следует обратиться? Знает, где их взять?

Священник Гэну нравился и совсем ему не досаждал, но господин Хосокава и Като явно желали быть в курсе всех деталей разговора и требовали синхронного перевода с английского на японский.

– Они свяжутся со своими людьми в Италии. – Гэн повернулся к отцу Аргуэдасу спиной и продолжал синхрон.

Священник дернул Гэна за рукав, тот поднял руку, призывая его подождать.

– Но я знаю, где можно достать ноты! – настаивал отец Аргуэдас. – Всего в двух милях отсюда! Там живет мой знакомый – учитель музыки, дьякон нашего прихода. Он давал мне слушать пластинки. У него есть любые ноты, какие только вы пожелаете. – Теперь он уже говорил во весь голос. Отец Аргуэдас посвятил свою жизнь усердным трудам и, когда не мог найти себе оных, впадал почти что в отчаяние. Он помогал Рубену со стиркой и по утрам аккуратно сворачивал все одеяла и складывал их вместе с подушками вдоль стен. Однако душа его алкала большего. Конечно, отец Аргуэдас не мог не догадываться, что со своей услужливостью становится едва ли не назойливым, что, желая исключительно помогать, он вызывает у людей раздражение.

– Что он говорит? – спросила Роксана.

– Что вы говорите? – спросил Гэн священника.

– Ноты – здесь! Вы сами можете позвонить. Мануэль принесет вам все, что нужно! А если у него чего-нибудь не окажется, в чем я сильно сомневаюсь, то он обязательно найдет это для вас. Вам нужно только одно – сказать, что эти ноты для сеньориты Косс. Или нет, даже этого можно не говорить. Он ведь христианин. Просто скажите ему, что по некоторым причинам вам это нужно, и я вам обещаю, что он вам поможет! – Его глаза от волнения засверкали, руки он прижал к груди, словно пытался предложить собравшимся собственное сердце.

– А у него есть Беллини? – спросила Роксана, выслушав перевод. – Мне нужны его романсы. А также все оперные партитуры: Россини, Верди, Моцарт. – Она придвинулась к священнику и спросила, как о чем-то невозможном: – И Оффенбах.

– Оффенбах! «Сказки Гофмана»! – французские слова священник выговаривал хоть и плохо, но более-менее внятно. Название оперы он лишь читал на обложке пластинки.

– Так у него это есть? – спросила Роксана Гэна.

Гэн перевел вопрос, и священник ответил:

– Я видел у него партитуры. Позвоните ему, его зовут Мануэль. Я бы и сам с огромной радостью позвонил, если мне разрешат.

Так как командир Бенхамин закрылся в одной из верхних комнат с примочкой на своем пылающем лице и беспокоить его было нельзя, Месснер обратился к Эктору и Альфредо. Те выслушали просьбу без интереса.

– Для сеньориты Косс, – пояснил Месснер.

Эктор кивнул и махнул рукой, не глядя. Когда Месснер уже был в дверях, Альфредо пролаял: «Только один звонок!» – решив, что, согласившись чересчур быстро, они выказали себя слабыми лидерами. Оба командира сидели в кабинете и смотрели любимую мыльную оперу президента. Героиня, Мария, как раз говорила своему возлюбленному, что больше не любит его, надеясь, что в отчаянии он уедет из города и тем спасется от собственного брата, который задумал его убить, потому что тоже любит Марию. Месснер еще минуту постоял в дверях, глядя на рыдающую актрису. Она изображала горе столь убедительно, что он не сразу заставил себя уйти.

– Звоните Мануэлю, – сказал он, вернувшись в гостиную. Рубен сходил на кухню и принес оттуда телефонную книгу, а Месснер дал священнику свой сотовый и показал, как набрать номер. После третьего гудка в трубке ответили:

– Алло?

– Мануэль? – прокричал отец Аргуэдас. – Мануэль, алло! – Он чувствовал, что голос его срывается от волнения. Он говорит с человеком снаружи! Как будто с привидением из прежней жизни, с серебристой тенью, шествующей из придела в алтарь. Мануэль. Отец Аргуэдас пробыл в заложниках меньше двух недель, но при звуке этого голоса почувствовал себя так, словно уже умер для мира.