Бельканто

А его гости? Кто они такие, эти люди, которые никогда не относили свои тарелки в мойку? На худой конец вице-президент мог простить террористов. Большинство из них были просто дети и, кроме того, выросли в джунглях. (Тут он вспомнил свою собственную мать, которая кричала ему каждый раз, когда он забывал закрыть входную дверь: «Если тебе недосуг закрывать двери, я тебя в джунгли жить отправлю – там дверей нет!») Заложники привыкли, что их домашними делами занимаются камердинеры и секретари, а своих поваров и горничных, может статься, и в лицо не знали. Их прислуга не просто работала – она работала так старательно и незаметно, что о сути этой работы хозяева даже не догадывались.

Разумеется, Рубен мог оставить все как есть. В конце концов, дом не его. Он мог просто наблюдать, как гниют ковры, облитые газировкой, и перешагивать через мусор, валяющийся вокруг переполненных корзин, но он был здесь прежде всего хозяином. Он чувствовал себя обязанным придать происходящему хотя бы подобие продолжающегося приема. И вскоре обнаружил, что ему эта роль даже нравится. И не просто нравится – при всей своей скромности вице-президент начал подозревать, что у него есть определенный талант к домоводству. Полы, которые Рубен, стоя на четвереньках, натирал мастикой, в ответ на его старания возвращали себе прежний блеск. А больше всего ему полюбилась глажка. Он не переставал удивляться, как это террористы не конфисковали утюг. В умелых руках эта тяжеленная раскаленная штуковина могла превратиться в смертельное оружие не хуже винтовки. Гладя рубашки для сидящих вокруг в ожидании полураздетых мужчин, вице-президент размышлял о том, какой ущерб он при желании мог бы нанести террористам. Разумеется, вывести из строя всех не получится (интересно, утюг отражает пули?), но он вполне может уложить двух или трех, прежде чем его убьют. С утюгом в руках Рубен мог погибнуть как воин, и эта мысль помогала ему вернуть себе утраченное достоинство, придавала мужества. Он просовывал блестящий кончик утюга в карман разложенной перед ним рубашки, потом продвигал его вниз, в рукав. Утюг выдыхал облачка пара, заставляя Рубена Иглесиаса обливаться потом. Воротничок – вице-президент давно это понял – являлся ключом к успеху всего дела.

Но глажка – это одно дело. Глажку он освоил. Но сырые продукты повергали вице-президента в полную растерянность, и он просто стоял и смотрел на все, что лежало перед ним. Кур он решил положить в холодильник. Мясо на жаре держать нельзя – уж это-то он знал. Затем Рубен Иглесиас отправился за помощью.

– Гэн! Мне нужно поговорить с сеньоритой Косс.

– И вам тоже? – спросил Гэн.

– И мне тоже, – признал вице-президент. – Что, тут уже очередь? Мне взять талончик?

Гэн покачал головой, и вместе они отправились к Роксане.

– О, Гэн! – сказала она и протянула ему руку, как будто они не виделись несколько дней. – О, господин вице-президент!

Она изменилась с тех пор, как начала петь – или, наоборот, стала прежней. Теперь она снова была всемирно известной певицей, которая за огромные деньги согласилась приехать на вечер, чтобы исполнить шесть арий. От нее снова исходило то особое сияние, которое испускают лишь знаменитости. Рубен всегда ощущал легкую слабость, когда приближался к ней. Она облачилась в свитер его жены, а вокруг горла повязала шарф его жены – черный шелковый шарф, разрисованный яркими птицами. (О, как его жена любила этот шарф, который ей привезли из Парижа. Она надевала его один-два раза в год, не чаще, и хранила тщательно сложенным в оригинальной упаковке. Как же быстро Рубен отдал это сокровище Роксане!) Его вдруг охватила внезапная потребность сказать ей о своих чувствах. О том, как много значит для него ее музыка. Однако Рубен Иглесиас сдержался, вспомнив о сырых курах.

– Простите великодушно, – начал вице-президент дрожащим от волнения голосом. – Вы так много делаете для всех нас. Ваши репетиции – просто дар божий, хотя, почему вы называете их репетициями, я не знаю. Как будто ваше пение не идеально. – Он потер пальцами глаза и встряхнул головой. Он ужасно устал. – Но я пришел не за этим. Могу ли я побеспокоить вас просьбой об одном одолжении?

– Вы хотите, чтобы я спела для вас что-нибудь особенное? – Роксана поглаживала концы шарфа.

– Как я могу знать, чего я хочу? Любая ария, которую вы исполняете, становится для меня самой желанной.

– Отлично сказано, – заметил Гэн по-испански. Рубен зыркнул на него, показывая, что в комментариях не нуждается.

– Мне необходим совет по кухне, – продолжал Рубен. – Необходима помощь. Не поймите меня неправильно, я бы ни за что в жизни не стал просить вас вставать к плите, но, если бы вы смогли хоть самую малость проконсультировать меня относительно приготовления нашего обеда, я был бы у вас в неоплатном долгу.

Роксана растерянно посмотрела на Гэна:

– Вы его неправильно поняли.

– Не думаю.

– Попробуйте снова.