Белки в Центральном парке по понедельникам грустят

— Он на вызове. Обширная операция, наркоторговля. Бригады дежурят день и ночь, чередуются. Но я передам, что вы звонили, он вам обязательно перезвонит.

Жозефина поблагодарила и положила трубку. В глазах у нее стояли слезы.

Но она тут же мысленно одернула себя: «Что за дурацкая сентиментальность! Хватит уже хныкать по любому поводу! Ну согласился Гарибальди тебе помочь, он к тебе просто хорошо относится, вот и все. А ты вообразила, что он как о тебе упомянет, так у него и голос дрожит?» Она вздохнула. До чего же тяжело быть такой чувствительной! У кого-то тон не такой, кто-то отпустил насмешливое замечание, кто-то вздернул брови, — из-за всего она переживает, никак не может поставить от людей заслон. Сколько раз она решала: «Все, хватит, уж теперь-то я буду ходить в броне, шлеме, с оружием в руках, ножом меня больше никто не пырнет!» И каждый раз без толку. Ее расстраивали до слез — или беспричинно радовали — сущие мелочи. Пустяк мог повергнуть ее в уныние или, наоборот, взметнуть в душе волну тепла и надежды. «Я как большая-пребольшая промокашка», — утешала она себя, подтрунивая над собственной непомерной чувствительностью. Большая промокашка с кучей пятен.

Жозефине вспомнилось, как она расплакалась, читая дневник Юноши: то место, где Кэри Грант рассказывает о своей матери. Снова пришли на ум слова Ифигении: «Если вы в себя не верите, как же кто-то другой поверит?»

Нет, ей никогда не забыть ту девочку, которую бросила в шторм собственная мать. У нее на сердце всегда будет камнем лежать безжизненное тело этой маленькой утопленницы.

Ей ведь удалось тогда кое-как доплыть до матери, ухватиться за нее с криком: «Подожди меня, подожди!..» Но та отпихнула ее локтем. Молча. Это было все равно что прямо сказать: «Отцепись, не тебя мне надо! Пусти! Не мешай!

Не мешай мне спасти твою сестру».

Ирис. Ирис все обожали. По определению. На Ирис словно падал весь свет, к ней обращались все взгляды. Ей и пальцем для этого не приходилось шевельнуть — так было всякий раз, и все. Бывают такие дети: им все можно, они все могут. Потому что для взрослых они — воплощение какой-то мечты. На них смотришь — и уносишься куда-то далеко-далеко. Любой, кто любил Ирис, словно получал в подарок частичку ее сияния, как фитилек, как свечу.

Куда ей было равняться с Ирис?

И потому, когда вокруг неистовствовали и грохотали валы, она выпустила руку матери, закрыла глаза и скользнула под набежавшую волну.

Очнулась она на берегу: ее вышвырнуло волной на песок. Она кое-как поднялась, хромая, выплевывая соленую воду, стуча зубами, и побрела прочь от берега. Сама. Одна. Отец подхватил ее на руки и закричал матери: «Ты убийца!..» Девочка слышала эти слова, но не понимала. Ей хотелось утешить, успокоить отца, но не было сил.

Жизнь шла своим чередом. О том, что случилось тогда на пляже, в семье не вспоминали. Она и сама не знала, кто прав: то ей казалось, что мама, то — что папа. Наверное, думала она, все зависит, с какой стороны смотреть.

Наверняка не с ней одной происходят в жизни такие вещи. Тоже мне, исключение!.. Вот так мы все и жили, точнее, притворялись, что живем… Только сами не знали, что притворялись.

Ей выпадали минутки радости, крошки счастья. Больших кусков она бы не заглотила. И ей вполне хватало крох — более чем. Например, с нее было вполне достаточно знать, что Гарибальди к ней хорошо относится. И, ей не нужно было объяснять, что произошло у Кэри Гранта с матерью, — она и так понимала. Все его любят, все от него в восторге, он самый знаменитый голливудский актер, звезда, — но в глубине души он так и остался девятилетним мальчиком, от которого ушла мама. Арчи Лич упрашивал маму посмотреть на него. Элси же видела перед собой Кэри Гранта — и не узнавала своего сына.

Она отгораживалась от него локтем. Не брала шубу. Отшвыривала прочь котенка. Требовала, чтобы он не называл ее матерью. Не хотела жить с ним в большом красивом доме в Лос-Анджелесе. По телефону говорила с ним холодно и отчужденно. И то и дело повторяла: «Ты не Арчи, ты мне не сын…»

А он звонил снова и снова. Каждое воскресенье. Где бы ни был. Каждый раз у него перехватывало горло и пробивала дрожь.

Он и сам уже не понимал, кто он: Арчибальд Лич или Кэри Грант?.. Да, он вырос и добился успеха, но все это было как маска: это был не он, а некий фигурант, которого он смастерил себе на замену, назвав Кэри Грантом. Он вылепил его своими руками. Подолгу смотрелся в зеркало, рассчитывал, какой у него обхват шеи и какой нужен размер воротничка, засовывал руки в карманы, шлифовал выговор, отрабатывал мимику, записывал и заучивал сложные слова…

Да, он тоже справился со всем сам. Один.

Те, кому удается самим убежать из детства, — всегда одинокие люди. Им никто не нужен, они идут по жизни, сунув руки в карманы. Походка у них иногда нетвердая, валкая, и то и дело приходится откашливаться, прочищать горло, но это мелочи. Все равно они идут вперед.