Белкина в колесе

— Люд, ну это и смех и грех, ей-богу. Я, значит, звоню с утра в отделение, а мне говорят, мол, померла ваша жена. Я чуть не поседел! Что делать, куда бежать, куда детей деть? Позвонил Тамаре Яковлевне, а она ж на сутках, трубку не брала, я — сестре твоей, та в слезы, ни слова не разобрал. Потом перезвонила теща, и мы сюда все вместе, значит, и рванули. Без Снежки только, ее с работы согласились отпустить только на похороны. Ну мы, в общем, в морг прибегаем, и я говорю, мол, так и так, Терентьева Людмила, не могла она помереть, у нее же киста, а они мне, дескать, ну мы здесь ничего поделать не можем. Померла — значит померла, назад не воротишь. Но я не сдавался, Люд! Я им говорю: Терентьева Людмила Анатольевна. От отца Анатолия и никак иначе. И она, ну, тетка эта в окошке, что-то смотрит в своем компьютере, а потом тыкает где-то и выдает: а точно не Ивановна? Я ей: да уж точнее некуда, я отчество своей жены знаю. А она: впервые встречаю, чтобы так совпало. Двум тезкам да еще и однофамилицам в один и тот же вечер провели экстренную операцию в гинекологии. Только Людмила Ивановна операцию не перенесла — начался перитонит, — а вот Людмила Анатольевна в морг не поступала, стало быть, жива. — Вова протер вспотевшую шею рукавом и хохотнул: — Терентьева Людмила Ивановна, Люд, а? Ивановна! Ха! Это не моя жена, говорю! Моя — Анатольевна! И я, значит, детей и тещу в охапку беру и бегом сюда, в отделение, а мне и говорят: она в палате 41 послеоперационной. В палате, говорят, жена ваша! Люд, ну не хохма ли?

Людмила смотрела на мужа, но при этом почти не слышала, и тут в палату зашел пожилой мужчина, вероятно, лечащий врач.

— На сегодня достаточно, — велел он. — Вы затянули с операцией, пошли осложнения. С ними разберемся, но пока вашей жене нужен абсолютный покой. Поверьте, ей сейчас точно не до смеха.

— Да кто ж смеется, доктор… Это так, нервное. Все мы люди. Сейчас вот теща фруктов принесет и уйдем. Она уже скоро.

— После операции нельзя есть. Только вода. Вот ее принесите пару баклажек, никогда лишним не будет. Питание у нас тут свое, никаких фруктов пока не нужно.

— Так, я сейчас сбегаю, догоню тещу и детей. Одна нога здесь, другая там, — заверил Владимир. — Людок, ты лежи, отдыхай.

Не успел муж выйти, как в палату вернулась Тамара Яковлевна с детьми.

— Вот, Люда, купили тебе всего. Всякого разного, мало ли чего захочется: тут и йогурты, и бананы, и мандарины. Все натуральное, никакой химии. Носки даже купили, мало ли озябнешь ночью, сама же знаешь, как топят в наших больницах…

— Да уж, раз на раз не приходится! — вторил Владимир, который, похоже, забыл, что собирался за водой.

— Это точно, Вов, это точно. Так что ты, Люд, поправляйся, кушай побольше и поскорее возвращайся в строй. Вовка один там крякнет у вас, а у него еще и работа изматывающая и ответственная, понимать надо. Он, как главный кормилец в семье, не обязан держать на себе весь дом, это женская задача. Мы-то, конечно, все вместе ему поможем, и я, и Снежка, но будь нас хоть семеро таких помощников, жену мы ему не заменим.

— Мам, — Арина осторожно взяла Людину ладонь, — просто выздоравливай и ни о чем не думай. Ты не ломовая лошадь, а наша самая любимая и дорогая мамочка.

Лечащий врач строгим тоном повторил о необходимости освободить палату и добавил, что сейчас сюда привезут еще двоих пациентов, которым также нужен покой.

— Да, выздоравливай обязательно, — сказал Вова. — Люд, забыл только спросить, а где мазь? Я ее вчера ночью обыскался.

— В дверце холодильника, — тихо произнесла женщина, — в левом отделении с крышечкой.

— А, точно, туда-то я и не заглянул! Ну все, мы поехали, а ты давай, держи хвост пистолетом. Звони, если что понадобится. Телефон положил тебе в тумбочку вместе с зарядником.

Люда медленно моргнула, давая понять, что информация принята, а затем все, включая врача, направились к двери. Дети без конца оглядывались, душа за них болела нещадно. Но делать нечего, придется ждать полного выздоровления, иначе толку будет мало.

Когда в палате стало тихо, женщина прикрыла веки и вновь погрузилась в спокойную безмятежность.

Глава 28

Повторное пробуждение было вызвано сильной жаждой. В палате стояла тишина, лишь слегка потрескивала одна из продолговатых ламп на потолке. Судя по темноте за окном, был либо вечер, либо даже ночь — зимой такие моменты сложно определить на глаз.

Люда чувствовала себя не в пример лучше, чем утром, когда она очухалась после наркоза. Тогда она была словно под наркотиками и при этом вся половина тела от живота до кончиков ног была сплошным болевым центром. Теперь же, на удивление, почти ничего не болело. Слегка ныл низ живота, но эта боль была ничем по сравнению с той, что женщине пришлось переносить в тот день, когда ее увезли на скорой.

«Но все же, сколько сейчас времени? Можно звонить Володе или уже глубокая ночь?..»