Bella Германия

Государственный обвинитель встал – еще один бюргер, только без либеральных замашек. Честный, по крайней мере, хотя и придурок.

– Господин Шлевиц, знал ли господин Маркони о ваших отношениях с его женой?

– Да.

– Об этом вам рассказала госпожа Маркони?

– Он сам говорил мне об этом.

– То есть вы с ним встречались?

– Да, я предлагал ему место в нашей компании.

Энцо сжал кулаки.

– И тогда он вам это сказал?

– Да.

– Он угрожал вам?

– Нет. Он сказал, что только хотел посмотреть на меня, потом встал и ушел.

– И что было потом?

– Потом? Вскоре после этого и случилась эта… авария.

– Как долго продолжалась ваша связь с госпожой Маркони?

– Около трех с половиной лет. Но мы были знакомы с 1954 года.

– Но если вы общались так давно, почему госпожа Маркони не оставила мужа раньше?

Винсент обдумывал ответ.

– В дневнике госпожа Маркони пишет о вас как о самой большой любви своей жизни, – подсказал прокурор.

Энцо заерзал на скамье. Он держался из последних сил, это было видно.

– Вы боялись реакции господина Маркони?

– Что вы имеете в виду?

– Разве госпожа Маркони не говорила о своем муже как о ревнивом человеке?

Винсент повернулся в сторону Винченцо, на какой-то миг их взгляды встретились.

– Да, но также и как о любящем отце.

Винченцо передернуло. Какое право имеет этот тип судить о делах его семьи? Винченцо ненавидел сейчас мать. Что еще она ему рассказала?

– Но в конце концов она решилась на развод? – продолжал адвокат. – Или ваша поездка в Венецию была для госпожи Маркони лишь попыткой на время вырваться из семьи?

– Этого я не знаю.

Похоже, он не врал.

– Тем не менее сами вы решили развестись?

– Это не имеет отношения к делу!

Впервые ему изменило самообладание. Обозленный Винсент обвел глазами зал. Очень быстро, но Винченцо понял, кого высматривает немец, – жену, эффектную блондинку. Она сидела прямо, положив на колени сумочку, и неплохо держалась для брошенной жены. Скорее все выглядело так, будто она явилась в суд поддержать мужа.

– Большое спасибо, господин Шлевиц.

Реплика судьи вырвала Винченцо из состояния задумчивости.

В перерыве он подошел к Джованни. Немцы сгруппировались в другом конце коридора. Пытаясь отвлечь племянника от тяжелых мыслей, Джованни заговорил о грядущем Рождестве – не хочет ли Винченцо отметить его с семьей на Салине? Потом рассказал, какое замечательное «Бароло» получил на днях из Пьемонта. Предостерег от общения с радикальной молодежью и участия в демонстрациях. Помянул активистов РАФ, объявивших в заключении голодовку, смерть Хольгера Майнса, Сартра, навестившего Андреаса Баадера в тюрьме.

Винченцо был рад, что он не один. Он ждал, что немец подойдет к ним. Но тот куда-то пропал.

Возвращаясь из туалета, Винченцо услышал, как на лестничной площадке разговаривают мужчина и женщина – негромко, но яростно. Обернувшись, Винченцо узнал немца и его эффектную жену. Только сейчас он заметил, что она беременна.

– Мы давали клятву, – говорила женщина. – И в горе, и в радости…

Винсент смотрел в пол. Очевидно, они жили порознь и встретились только здесь, в суде. «После аварии, когда интрижка открылась, он съехал», – подумал Винченцо.

– Я не смогу этого забыть, – покачала она головой. – Но вот ты должен оставить это в прошлом, раз и навсегда. Иначе у нас нет будущего. Обещаешь?

– Обещаю, – ответил Винсент и взял ее руку.

Потом склонился, ткнувшись лбом в ее плечо. И тут звонок возвестил о конце перерыва.

23 декабря судья объявлял приговор. Все присутствовавшие, кроме Винченцо, встали. Ему с самого начала было ясно, чем все кончится. Надежда оставалась разве что на Верховный суд, потому что отныне видеть Энцо было выше его сил.

– Подсудимый Энцо Маркони, – читал судья с легким мюнхенским акцентом, – имеет бесспорный мотив к совершению преступления и не имеет алиби. Кроме того, будучи профессиональным автомехаником, он располагает знаниями, позволяющими спровоцировать отказ тормозов, ставший причиной аварии.

«Тебе хорошо говорить, – думал Винченцо. – После суда ты пойдешь домой, к жене и детям, и возблагодаришь Господа за то, что не сделал тебя одним из тех несчастных, с которыми тебе приходится иметь дело каждый день».

– Ревность безработного гастарбайтера к благополучному во всех отношениях сопернику-немцу эмоционально вполне понятна, – продолжал судья.

Энцо сжал зубы, выслушав перевод.

– Нельзя не принять во внимание и сицилийских обычаев, до сих пор, к сожалению, поощряющих так называемые «убийства чести».

Все взгляды были устремлены на Энцо. В этот момент Винченцо даже проникся состраданием к отцу – или бывшему отцу, если говорить начистоту. Хотя, возможно, то было отвращение к самодовольству, с каким этот бюргер осудил вековые сицилийские традиции. Они были чужаками для него, равно как и он для них. И теперь судьба Энцо в руках этого ничего не понимающего чужака!