Bella Германия

День выдался по-летнему теплый, впервые в этом году. Винченцо наслаждался, забыв все свои навязчивые мысли. Солнце пекло спину. Дорога на Чефалу пролегала берегом моря. Винченцо чувствовал, как на поворотах напрягается тело девушки.

Кармела затормозила возле старых ворот в каменной арке. Деревянная створка едва держалась на ржавых петлях и отчаянно заскрипела, когда Кармела ее открывала.

– Я приезжаю сюда, когда хочу побыть одна.

– Это дом твоего отца?

– Да.

На отлого спускающемся склоне зеленели виноградники. Они не доходили до моря, но вдали, за пиниями, мелькала серебристая гладь. Воздух пах черноземом.

– Повезло тебе, – заметил Винченцо. – Унаследуешь эту красоту.

– Отец собирается все это продать. Он мечтал о сыне, а родилась я. Женщина может вкалывать на виноградниках или в поле, но «патроном» может быть только мужчина.

– И что ты собираешься делать?

– Не знаю. – Она пожала плечами, как будто все это было для нее неважно.

– Но ты учишься.

– Так захотели мои родители. А ты?

Не дождавшись ответа, Кармела повела его через виноградник. Лозы застыли в безветренном воздухе, залитые золотым солнцем. Трещали цикады. Будущее Винченцо было так же безразлично Кармеле, как и ее собственное. «И это правильно, – подумал он. – Не надо никем становиться тому, кто уже стал всем».

Они любили друг друга в старом домике посреди поля. Охристые стены и плотно закрытые ставни – он выглядел куда благороднее, чем дома на Салине. Кармела отперла замшелую деревянную дверь. Внутри царила приятная прохлада. Сквозь дыры в прохудившейся крыше в комнату проникали солнечные лучи. Пахло свежим сеном.

– В этом доме когда-то жили мои бабушка с дедушкой. Сегодня мы храним здесь солому и инструменты.

Винченцо пошел бродить по комнатам. Сквозь ставни проникал стрекот цикад, в тишине оглушительный. Винченцо оглянулся – Кармела стояла у окна. Он видел лишь темный силуэт в таинственном ореоле льющегося сквозь щели света. Винченцо затаил дыхание. Кармела прислонилась к окну. Не различая ее лица, он чувствовал жар, исходящий от ее тела, его неодолимо влекло к ней.

Винченцо приблизился, коснулся ее груди. Кармела тихо застонала. Тело само знало, что делать дальше. Кармела закрыла глаза, она ждала. Как только их губы встретились, она подалась вперед, обхватила Винченцо за шею и привлекла к себе.

– Любовь моя… любовь моя, как долго я ждала тебя…

Привычным движением, как будто делала это каждый день, она сняла с Винченцо футболку и расстегнула ему брюки. Повзрослевшие, они всего лишь продолжали то, что начали детьми.

Винченцо задержался у нее на неделю. Одно время даже жил у родителей Кармелы. Спал на диване, каждое утро уходил из дома, а вечером возвращался. Винченцо говорил, что подрядился в Чефалу к механику, с которым познакомился на гонках. На самом деле он автобусом добирался до условленного места на трассе, где его подбирала Кармела на «веспе». После чего они ехали в домик посреди виноградника – заниматься любовью.

Так продолжалось семь дней. Семь дней, с утра до вечера, обернулись сплошным опьянением, когда не различаешь вчера и сегодня. Кармела падала на пол, увлекая его за собой. В ней было все, чего Винченцо так недоставало в Тане. Кармела не отпускала остроумных реплик, но сколько раз Винченцо удивлялся сообразительности ее рук, угадывавших самые чувствительные места на его теле. Кармела принимала его целиком, со всеми достоинствами и недостатками – его печаль и внезапные вспышки радости, его смех и боль.

Винченцо уехал на Салину, только когда во всех подробностях изучил ее волшебное тело.

И снова ложь далась ему без особых усилий. Винченцо ввел в свою историю некоего Антонио, механика из Чефалу, якобы взявшего над ним шефство, и описал его в таких подробностях, что и сам почти поверил в его существование.

Но думал он только о Кармеле. Она раскрепостила его чувственность, отдаваясь ему с отрешенностью, которая сводила с ума. Так из недели в неделю, из месяца в месяц, в дурманящей жаре сицилийского лета Винченцо делил свою жизнь между большим и малым островами. Он продолжал спать и с Таней – правда, и здесь кое-что изменилось.

Удивительно, но появление любовницы не столько усилило наметившееся отчуждение между ними, сколько сделало их отношения более ровными. Винченцо все так же нравились ее бледная кожа и стройное тело, вот только страсть несколько поутихла. Зато вырос интерес к интеллектуальным перепалкам. Ее сарказм, трезвый взгляд на вещи, ее беспристрастные суждения были для Винченцо якорем, который удерживал его в границах сицилийской семьи с ее неписаными законами.

Как-то, лежа в постели рядом с Таней, которая читала что-то при свете ночника, Винченцо спросил себя, а почему бы ему не расстаться с ней и не легализовать отношения с Кармелой. Но он ощущал Таню как естественную, самой природой определенную ему fidanzata, точнее, он ощущал себя как ее fidanzato – друг, любовник, защитник. С этой мыслью Винченцо обнял Таню и заснул, прильнув к ней, как ребенок.