Bella Германия

Винченцо посмотрел на Кармелу, стоявшую по другую сторону могилы. Кармела стала очень красивой девушкой, с пухлыми чувственными губами, с огромными, оливкового цвета глазами. Их взгляды встретились. От порыва ветра ее черные волосы упали на лицо. Кармела приехала с родителями из Палермо. Винченцо спрашивал себя, помнит ли она тот поцелуй на развалинах каменного забора – в день, когда закончилось его детство?

После того как утром после свадьбы они с матерью сбежали в Германию, Винченцо больше не виделся с Кармелой. И сейчас мысль о том, что когда-то он целовал эти губы, казалась ему нелепой до дикости. Винченцо пытался отогнать ее, но запах травы и треск цикад снова и снова возвращали его в то памятное лето.

Развалины были на месте. За ними начиналась оливковая роща, где гуляла свадьба, пока Винченцо ласкал грудь Кармелы с любопытно вздернутыми сосками. Он помнил, как она застонала и как его возбудило и одновременно напугало это неожиданное проявление чувственности. Как близко они были тогда, и как недосягаема она для него сегодня. У Винченцо закружилась голова. Он застыдился своих мыслей о Кармеле, столь неуместных на краю бабушкиной могилы, да еще и в присутствии Тани и всей семьи. И отвел взгляд, будто опасаясь выдать себя.

Позже, когда остальные ушли в дом, Винченцо и Кармела снова устроились на изъеденных временем камнях. К вечеру похолодало, море играло белыми барашками. Вдали, в бескрайней синеве, застыла точка – корабль.

Волосы Кармелы пахли как тогда. Воздух между ней и Винченцо был словно наэлектризован. Если в ясные глаза Тани Винченцо смотрелся как в зеркало, то взгляд Кармелы уводил в бездонную глубину. Винченцо поразился, отметив про себя эту разницу.

Таня волновала, Кармела внушала покой.

– Ты вспоминал меня? – спросила она.

– Да.

– Скольких девушек ты перецеловал за это время?

Винченцо улыбнулся:

– А ты скольких парней?

– Немногих. И ни один из них не целовался так, как ты.

На улице показалась Таня. Огляделась, увидела их на ограде и ушла в дом.

– Помнишь, что ты сказал мне в ту ночь? – спросила Кармела.

– Что?

– Что каждая звезда – это душа умершего человека.

– Я больше не верю в такие вещи.

Кармела накрыла его руку своей.

– Прости, что не приехала на похороны твоей матери. У меня не хватило смелости.

– Ничего страшного. – Винченцо не хотел вспоминать об этом.

– Это правда… что они рассказывают о твоем отце?.. Не могу в это поверить.

– Забудь.

Винченцо поднялся и протянул ей руку.

На следующее утро Кармела с родителями уехала в Палермо. Она украдкой поцеловала Винченцо, прежде чем сесть в отцовскую «ланчию». Таня сделала вид, что ничего не заметила. Они с Винченцо помахали вслед удаляющейся по пыльной улице черной машине и вернулись в дом. Розария занималась уборкой на кухне, Таня села за статью о самоубийстве Ульрики Майнхоф в Штаммхайме, а Винченцо все ловил запах духов Кармелы, оставшийся на его щеке после поцелуя.

Ночью он попытался пережить с Таней то странное, будоражащее чувство, что захлестнуло его в обществе Кармелы. Их с Таней все еще влекло друг к другу, но они уже отдалялись, пусть еще и отказывались признаться себе в этом.

Винченцо была нужна Кармела.

Глава 62

Куда мы идем?

Всегда только домой.

Новалис

Кармела

«И гонит нас не плотский голод, а голод свободы, любви, нежности, движения и труда…»

Таня сидела на кровати с «Оливетти» на коленях и читала вслух статью из немецкого журнала. За открытым окном звонил церковный колокол – полночь. Винченцо с самокруткой в зубах, голый, лежал на кровати. Ему хотелось спать.

«Не зависть голодного подстерегает сегодня буржуазию под ее обильно накрытым столом, но безумие неудавшихся экзистенций, не сумевших найти себе место в обществе потребления…»

– Эй!

Винченцо погладил Таню по ноге и попытался выхватить у нее журнал. Но Таня увернулась и продолжила читать уже молча.

– Чья это чушь? – спросил Винченцо.

– Йошки Фишера[150].

– Тоже мне «неудавшаяся экзистенция»… Такой вздор можно сочинить только про самого себя. Он вообще имеет представление, сколько людей в мире до сих пор подыхает с голоду?

– Ах да… А про тебя?

– Что про меня?

Таня смотрела серьезно.

– Разве ты не «неудавшаяся экзистенция, не нашедшая себе места в мире потребления»?

Винченцо замер. Способность видеть самую суть – это и восхищало его в Тане, и пугало. И она не просто видела эту суть, она тыкала его в нее носом. Совсем не по-итальянски.

– Я пытался найти себе место вместе с тобой, – возмутился Винченцо, – но тебя это не устроило. Это ты… вечно ты чем-то недовольна.

– Довольство – свойство буржуа. – Таня зажгла папиросу. – Но сытые люди не преобразуют общество.

Она была права, как всегда, но голова Винченцо уже трещала от ее истин. Он хотел ее близости, ласк, ее груди, кожи – всего того, чем не имел возможности обладать. Таня надела шляпу и продолжила выстукивать текст. Винченцо вышел из комнаты.

На кухне он налил себе вина. Розария и ее мать в ночнушках сидели за кухонным столом.

– Зачем ты обручился с ней? – спросила старуха.