Белларион. Жатва.

— Если кому-нибудь вздумается опровергнуть его, никто уже не поверит слову такого проходимца, как вы. И как тогда буду выглядеть я, доверившийся вам?

— Мне кажется, что ваше высочество чересчур перестраховывается, — ответил Белларион. — В конце концов лишь чистосердечное признание позволит мне спасти свою шею.

Маркиз Теодоро холодно взглянул на Беллариона, и тот почувствовал, как по спине у него пробежал озноб. Он начал наконец-то понимать, что регент меньше всего хотел расследования, в ходе которого могло выясниться, что не кто иной, как сам маркиз Теодоро инспирировал этот заговор, используя сначала графа Спиньо, а затем и Беллариона.

— Какое значение имеет ваша шея? — медленно проговорил маркиз.

— Для меня — немалое, ваше высочество, хотя вы можете быть иного мнения.

— Вы становитесь помехой, друг мой, — усмехнулся его высочество, и взгляд его бледно-голубых глаз стал еще жестче. — Да, именно помехой,

— повторил он. — Герцог Джангалеаццо не стал бы долго возиться с вами. Он давно бы свернул шею, обремененную чересчур большой ответственностью. Благодарите Бога, что я не Джангалеаццо.

С этими словами он снял с левой руки плащ и извлек из его складок длинную веревку и два крепких напильника.

— Вы сможете вылезти наружу, если перепилите один из прутьев, — сказал он. — Идите своей дорогой и никогда больше не пересекайте границу Монферрато. В противном случае вас повесят без суда и следствия — это я вам гарантирую.

— Можете ни о чем не беспокоиться, ваше высочество, — поспешил ответить ему Белларион. — Вам не придется пожалеть об оказанном мне доверии.

— Наглец, как ты смеешь так со мной разговаривать? — воскликнул регент, смерил Беллариона презрительным взглядом и, повернувшись на каблуках, поспешно вышел из камеры.

На другой день весь город был взбудоражен известием о побеге заключенного из тюрьмы. Жители Касале высказывали самые фантастические предположения на этот счет, но лишь одно из них было настолько невероятным, что соответствовало действительности.

— Ну вот, — сказала принцесса Валерия своей преданной Дионаре, — разве мое пророчество не сбылось?

Но глаза ее смотрели грустно, и в голосе отнюдь не звучала нотка радости, которую обычно испытывает человек, сумевший угадать будущее.

А в это время Белларион уже брел по территории соседнего государства — Милана, однако все его мысли, невзирая ни на какие запреты и границы, оставались в Монферрато, с принцессой Валерией. «В ее глазах я мошенник, шпион и обманщик, — размышлял он, — но разве это удивительно — ведь она не знает, почему погиб Спиньо; впрочем, пускай считает меня кем хочет — самое главное, что она и ее брат сейчас в безопасности».

Эту ночь он провел в гостинице «Кандия», расплатившись за ночлег из той суммы в пять дукатов, которую она дала ему на непредвиденные расходы. «Когда-нибудь я верну ей долг сполна», — подумал он, отдавая деньги хозяину.

Раннее утро застало его уже на дороге, ведущей в Павию, но с каждой пройденной милей он все больше убеждался, что служение музам в значительной мере потеряло для него свою привлекательность. Он пришел к выводу, что его прежние воззрения на жизнь и на место, которое в ней занимают абстрактные науки, сильно поколеблены, а его еретический силлогизм, казавшийся ему неопровержимым, рухнул при первом же столкновении с реальностью. По крайней мере, богословы не ошибались в том, что в мире действительно существует зло, пускай не как эквивалент греха — на этот счет у него пока еще оставались сомнения, — но, вполне возможно, как движущая сила, в значительно большей степени влияющая на судьбы людей, чем обычно пассивное добро, чье могущество проявляется в лучшем случае через сопротивление злу и победу над ним. И, несмотря на осознание греховности и испорченности мира, Белларион определенно испытывал чувство сожаления, поворачиваясь к нему спиной, тем более что служба, которую он добровольно возложил на себя, так и осталась, по его мнению, не до конца исполненной.

Книга вторая

Глава I. ЧУДО С СОБАКАМИ

Вечер следующего после побега из тюрьмы Касале дня застал Беллариона в небольшом городке Виджевано, где он решил остановиться на ночь, и, долго проворочавшись на жесткой постели скромной гостиницы, он принял решение сначала посетить Милан и лишь затем отправиться в Павию изучать богословие у знаменитого Хрисолариса. Слава этого великого города, североитальянского Рима, всегда волновала его воображение, а деяния Джангалеаццо Висконти [48], благодаря которому Миланское герцогство достигло неслыханного прежде процветания, едва ли кого могли оставить равнодушным.