Беллерофонт

А, впрочем, если задуматься, то для нее эти события и не сыграли особой роли. Ее мировоззрение не было извращено под тяжестью болезни и прочих обстоятельств. «Она не может выйти из дома без этого чертового комбинезона, пьет одну воду, сидит на лекарствах, но у нее при этом есть семья, у которой есть свои ценности. Тогда как все кругом борются за то, чтобы прожить хотя бы еще один день, день, посвященный себе самому и никому более, Алина рассуждает о грехе и семье!» – с удивлением подумал Стоянович. Для Мирослава, рожденного и воспитанного в век постоянного преодоления, обученного думать только о себе, своем здоровье и личной выгоде, это было немыслимо. Более того, прежде лейтенанта раздражали даже подобного рода разговоры. Если кто-то пытался заговорить с ним на философские темы, Стоянович сразу же пытался слинять под благовидным предлогом. И впредь всячески избегал подобного любителя все усложнять. Рассуждения Алины, однако, не вызвали у него скуки и раздражения. Девушка действительно говорила на «мёртвом языке», но говорила так просто и естественно, без доли нравоучений и гордыни, что Мирослав впервые задумался: а что, если эти слова, которым теперь нет места в речи, и были самыми важными. И в этом смысле язык, который более не используется, не «мертвый», а скорее «убитый», убитый людским эгоизмом и стремлением выжить любой ценой.

– Поднимемся на смотровую площадку, – предложила Алина, видя, что лейтенант загрустил.

Мирослав, очнувшись от печальных мыслей, радостно закивал. Смотровая площадка была закрыта прозрачным куполом, защищавшем туристов от смога. Внизу открывался чудесный вид, и даже нависший над землей дым не мог его испортить. Стоянович не отрывал от девушки задумчивого взгляда. После нескольких минут молчания Мирослав сказал:

– Знаешь, я не встречал раньше таких, как ты…

– Охотно верю, – усмехнувшись, заметила Алина.

В ответ на это Мирослав поморщился:

– Да я не про внешность! Ты необыкновенная во всем… Я бы хотел с тобой встретиться еще, если ты, конечно, не против.

– Не против, – твердо сказала девушка и посмотрела лейтенанту прямо в глаза.

Мирослав почувствовал, как что-то теплое разливается внутри него, ему вдруг страшно захотелось обнять Алину, и от мысли, что это сделать невозможно, это чувство в сто крат усилилось.

Глава 6.

Спустя два дня после поездки на Галапагосские острова Мирослав был приглашен домой к Артуру Ли на семейный ужин. С самого утра лейтенант Стоянович не находил себе места, он жутко волновался, никак не мог сосредоточиться на сборах, думал о том, что одеть, что взять с собой и как себя вести на грядущем мероприятии. Само понятие «семейный ужин» не вызывало у Мирослава абсолютно никаких ассоциаций, так как он даже не представлял себе, что это такое.

Еще будучи школьником, Мирослав читал Льва Толстого в английском переводе. Почему-то именно картины из романов этого русского писателя появлялись в воображении Мирослава при упоминании о «семейных обедах», «любви», «изменах», «грехах» и прочих старомодных понятиях. Вообще «вся эта сентиментальная чушь», как называл ее про себя лейтенант Стоянович, ассоциировалась у него с XIX веком. В современном мире семьи почти ни у кого не было, особенно, в истинном понимании этого слова. Редко кто поддерживал отношения с биологическими родственниками. Поскольку браки давно уже никто не заключал, а потомство воспроизводилось на основании решения специальной комиссии Департамента Здоровья. Люди перестали считать биологических родственников близкими людьми. Иногда родители поддерживали отношения со своими детьми, особенно, если нуждались в их помощи и уходе, как это было, например, в случае с тяжелобольной мамой Даниэлы. Однако из-за низкой продолжительности жизни, современники Мирослава сиротели довольно рано, а чаще всего и вовсе не помнили своих родителей, так как были слишком малы на момент их смерти.

Обычно между собой общались только родные братья и сестры. Но из множества эмбрионов, родившихся от одной подсадки, выживало обычно не более половины. Из оставшейся половины только один-два ребенка были относительно здоровыми, остальные умирали в раннем детстве. Так было и с биологическими родственниками Мирослава. Его биологический отец даже не был знаком с его матерью. В общем-то, в этом и не было необходимости. Чаще всего женщина и мужчина, выбранные для создания потомства на основании медицинских анализов, и не желали знакомиться друг с другом. И, действительно, чего ради? Ведь о создании семьи речи не шло, от «родителей» был нужен просто биоматериал для создания им подобных не разбитых до крайности болезнью людей.