Беллинсгаузен

   — Спасибо тебе, Васька! — Фаддей почувствовал, как у него от волнения загорелись щёки.

   — Благодарить потом будешь, — осадил его Берх. — А я ведь и спросить забыл, ты-то куда едешь?

   — К Гончаровым за полотном парусным.

Берх хмыкнул, но ничего не сказал.

Расплатились за ужин, пошли по нумерам. Берх спросил в коридоре:

   — Сколько у фабрикантов пробудешь?

   — Не знаю.

   — Может, в Малом ещё свидимся. Когда едешь?

   — Поутру.

   — Тогда прощай пока. У меня всё шиворот-навыворот. Совсем остоличился: ночью бодрствую, днём сплю...

Фаддею долго не удавалось заснуть. Разбередил рану Васька. Впрочем, какой он теперь Васька? Василий Никитич. Был он в партикулярном платье, чин, наверное, как у меня, а может, и повыше, раз при Адмиралтействе трётся...

В деревне Полотняный Завод взялся Фаддей за письмо к Крузенштерну, много бумаги извёл, не привык за себя хлопотать. За другого бы все пороги пообивал, а что касается жизни собственной, сразу язык отваливался, прости Господи. Ничего складного не получалось. Всё на жалостливые просьбы срывался. А этого не любил Беллинсгаузен, с самого детства привык на себя полагаться. Так и не решился Фаддей Ивана Фёдоровича беспокоить.

Не выгорел и гешефт с фабрикантом Гончаровым. Парусное полотно показалось Беллинсгаузену настолько плохим, что он наотрез отказался закупить 150 тысяч аршин, как хотел Грейг, а взял лишь аршин, и то лишь затем, чтоб показать адмиралу, сколь худ материал. Николай Афанасьевич[31] чуть не в ногах ползал, взятку совал, пять Тысяч серебром, но флотский пригрозил ещё и калужскому военному губернатору об этом доложить. В рапорте в штаб флота Фаддей отписал: «На дворянском гербе заводчиков Гончаровых значится девиз: «В честном труде — успех». Порядочным предпринимателем в этом семействе был калужский мещанин Афанасий Абрамович Гончаров. В 1744 году за распространение фабрик полотняных, бумажных, железоделательных ему был пожалован чин коллежского асессора, дававший тогда потомственное дворянство, которое в свою очередь наделяло правами покупки деревень с крепостными. Через сорок лет на бумажной и полотняной мануфактурах Гончаровых в Калужской губернии работало три с половиной тысячи человек. В год они выпускали до 350 тысяч армии (около 280 тысяч метров) ткани — преимущественно высококачественного парусного полотна. Бумага же шла на лучшие отечественные издания и на экспорт... Девизу основателя производства Афанасию Абрамовичу перестал следовать его внук Афанасий Николаевич, растративший громадное состояние семьи. Сын его — Николай Афанасьевич — тоже делает мало хорошего. Девиз свой дворянский не просто забвению предал, но срамит без совести. Товар он предложил настолько дурного качества, что корабль, оснащённый его полотном, потеряет паруса не токмо в бурю, а даже при ветре умеренном».

Зато истинное удовольствие получил Фаддей, когда, остановившись на подворье Черноостровского монастыря, поутру встретил Берха с полковником Фёдором Глинкой — стройным быстроглазым красавцем с широким лбом, круглым, по-юношески розовым лицом и узким подбородком. Фаддей читал его «Письма русского офицера противу французов в 1805 и 1806 годах». Они имели шумный успех. В шестнадцать лет Глинка выпустился из Первого кадетского корпуса прапорщиком, бился под Аустерлицем. Здесь судьба свела его с боевым генералом Милорадовичем, у него он стал служить адъютантом. После Тильзита, сославшись на болезнь, вышел в отставку и уехал в родовую деревню на Смоленщину. Когда же началась Отечественная война, все немощи как рукой сняло, вновь вступил в армию, участвовал почти во всех сражениях, в том числе и Бородинском. Когда Берх представил Глинку и Беллинсгаузена друг другу, Фаддей, того не сознавая, что помнил строки, тут же прочитал:

Теперь ли нам дремать в покое,
России верные сыны?!
Пойдём, сомкнёмся в ратном строе,
Пойдём — ив ужасах войны
Друзьям, Отечеству, народу
Отыщем славу и свободу
Иль все падём в родных полях!..

   — А мне Василий Николаевич сказывал, вы в Отечественную на Чёрном были, — проговорил Глинка смущённо.

   — Но и там думали все одинаково... — ответил Фаддей.

   — Ну, раз так, друзья мои, пройдём-ка пешочком. Я вам по ходу всё и расскажу. Тут не только я, но и мой брат Владимир побывал. — Глинка взглянул на небо в узкое окошко кельи, добавил: — Пожалуй, нынче будет жарко. Мундиры снимем, чтоб народ не пугать.