Беллинсгаузен

Он плеснул в глаза холодной водой. В туманном, розоватом от светильника мареве, точно во сне, увидел беломраморную Айру. Он кинулся к ней, опрокинул шайку, почувствовал тугое тело, шелковистый живот, крутые, выпуклые груди. В трепетно-жгучем поцелуе сомкнулись их губы. Жизнь, целую жизнь с грустью, отчаянием, сладостью он мечтал об этом мгновении, грезил всегда, везде — в моросливых набережных Кронштадта, ночном бдении вахт, неоглядных морях, горячих тропиках и студёных сопках. При виде доступных женщин, которых не хотел, как бы ни играла молодая кровь, он помнил об Айре. И теперь она — красивая, чистая, единственная, презрев трусливые предрассудки, трепетала в страстных объятиях любимого человека. Мужчины помнят трёх женщин: первую, последнюю и одну. Кем станет для Фаддея Айра? Кем станет для Айры Фаддей? Но они не думали об этом. Они полагались на судьбу и Божью волю, которая оставалась, как бы то ни было, на стороне любящих.

...Далеко за полночь, когда даже неугомонного Олева сморил сон и ушли на свою половину Аго и Уусталь, Юри отодвинул кружку с крепким эзельским пивом и встал.

   — Сын мой, — с какой-то неловкой торжественностью обратился он к Фаддею, — теперь ты знаешь, как хорошо бывает после долгого отсутствия вернуться в родные места, к родным людям.

Потому мы сделали для тебя дом. Может быть, когда-нибудь тебе станет тяжело нести морскую службу или ещё какая другая нужда заставит вернуться на сушу, знай — здесь, в Лахетагузе, у тебя есть приют.

Он зажёг фонарь и через огород повёл Фаддея и Айру к недалёкому лесу. Эме несла кошку. По старому обычаю кошка первой Должна войти в жилище, прогнать злые силы, установить домашний порядок и чистоту. Взошли на крыльцо, Юри бесшумно распахнул двери. Миновали просторные сени, открыли другую дверь. Эме опустила кошку на пол, некоторое время та постояла, прислушиваясь и принюхиваясь, и смело вбежала в комнаты. Даже при слабом свете фонаря было видно, с каким усердием Юри и Аго, Эме с невесткой обставляли дом мебелью, украшали ковровыми дорожками. Когда же засветили свечи, Фаддей увидел на столах, подоконниках, у резной деревянной кровати букеты полевых цветов. Видно, ещё днём Эме и Уусталь побывали здесь, делая последнюю приборку. И никто из Рангоплей ни словом не обмолвился о доме для Фаддея. Юри поступил точно так же, как в своё время с сундучком перед отъездом Фаддея на первую службу.

Место на берегу залива у леса он выбрал давно. Первый, хозяйственный этаж в три комнаты он выложил из дикого камня, а второй — кабинет и спальню — сделал из сосновых брёвен, крышу покрыл черепицей, заказав её у славных ревельских мастеров. Он думал, что когда-нибудь Фаддей закончит свои плавания, обзаведётся семьёй и поселится в тишине доживать свой век. Он сам и его семейство сделали всё с такой любовью и аккуратностью, что приходи и живи, ни о чём не заботясь.

В столовой был накрыт стол, но уже с заморским вином и городскими сластями. Эме вынесла иконку и передала мужу. То ли от хмеля, то ли от проснувшейся вдруг пиратской удали на суровом костистом лице Юри засияла дерзкая улыбка:

— Вместо патера благословляю вас... Не мы выбираем судьбу. Любите, сколько будет любиться.

И осенил Фаддея и Айру иконой.

За годы одиночества Айра привыкла сама решать все дела. Родители её умерли, и она полностью отдалась работе на ферме в Кихельконне. Иногда вспоминала Фаддея, тогда сладко щемило сердце. О нём до Рангоплей доходило мало вестей, но она ловила даже самую малость. Её не останавливали ни разница в возрасте, ни невозможность жить, как другие. Она просто хотела видеть его. А увидев, что её независимость ничто в сравнении с любовью к Фаддею, она беззаветно пожертвовала гордостью, не рассчитывая на ответную любовь. Но оказалось, что и он любит её, и она с сумасшедшей радостью подчинилась этому захватившему их чувству. Она готовила еду, которую любил он, делала то, что ему нравилось, старалась жить его жизнью, лишь бы доставить удовольствие ему.

Теперь они вместе жали рожь и убирали овощи, ездили верхом к телятнику, в леса и по округе, ходили в море иногда вместе с Рангоплями, чаще одни, ей по душе были и дождь, жара, холод, море, цветы. С удивлением она заметила, что Фаддей не переносит дождя и холода. Невдомёк ей было — сказывались отроческие кадетские годы в Кронштадте, когда каморы Морского корпуса в Итальянском дворце промерзали зимой до изморози на стенах и кадеты лязгали зубами, кутались в льняные канифасные сюртучишки, а от дождей в воздухе повисала удушливая сырость. Когда она поняла это, то постаралась устранить неудобства: укрывала плащом от дождя, а перед ночными заморозками протапливала печи. Не понравились Фаддею разные безделицы — статуэтки, расписные тарелки на стенах, ларцы и шкатулки, что, по мнению Рангоплей, создавало комфорт, и потихоньку все эти вещицы перекочевали в чулан, осталось лишь то, что служило, что надобилось в быту.