Белое безмолвие

Позже Тьерри рассказывал мне: когда он увидел меня таким разбитым, это потрясло его до глубины души. Он всегда считал меня жестким парнем, способным справиться с чем угодно, – я и сам видел себя именно таким, – и он просто не знал, как к этому относиться. Только потом я выяснил, что он поднял тревогу, когда я не появился дома к двум часам ночи и уже не отвечал на звонки, и настоял на поисковой операции. Спать он не ложился в ожидании новостей и в итоге одолжил машину у Косимо и приехал в Уэльс. Я пробыл в пещере Куум Пот примерно тридцать шесть часов и вышел оттуда где-то в семь вечера. Многое из того, что я сейчас урывками рассказываю, я узнал из новостей, которые Тьерри сохранил для меня. В «Дейли мейл» появилась моя фотография, на которой я сидел, скорчившись, в машине «скорой помощи» с каким-то грязным пятном вместо лица. Были статьи на первых полосах газет об опасных видах спорта и вопросах охраны здоровья; были возмущенные отчеты спасателей. В то время я ничего об этом не знал, но масштаб спасательной операции, которая в основном сосредоточилась на обследовании входа в пещеру и безрезультатных попытках перекрыть дамбой переполненный водой ручей, был грандиозным. Когда я пробрался к выходу, обследование с этой стороны только успели организовать. Кейверы и горные спасатели, слетевшиеся к Куум Пот со всей страны, отправились туда среди ночи и работали посменно до самого вечера.

Дождь лил без перерыва три дня. Только через неделю появилась возможность добраться до мавзолея. Если бы я не почувствовал этот враждебный импульс, это захлестнувшее меня ощущение, что нужно немедленно убираться оттуда, вряд ли я смог бы выжить. Меня убило бы переохлаждение, либо мне пришлось бы делать чудовищные вещи, чтобы остаться в живых.

Я не помню, как меня привезли в больницу, но похоже, что я провалялся там целые сутки. Меня обследовали на предмет гипотермии и обезвоживания. Моя кожа стала похожа на шкуру гиены, поскольку ее всю покрывали разноцветные синяки.

Когда меня выписали, Тьерри торжественно отвез меня на нашу квартиру; он был похож на молодого мужа, везущего домой беременную жену. Даже теперь, после всего того, что между нами приключилось, я не могу забыть, какую доброту он проявил тогда. Теоретически наша дружба была невозможна. Я – сорвиголова, выросший в крошечной квартирке в Уэст-Мидлендсе[26], которому судьбой было предначертано всю жизнь прозябать на минимальную зарплату. Он же происходил из семьи людей, упорством добившихся успеха: его папаша-американец, «белая кость», был юристом в сфере шоу-бизнеса, а мать с французско-маврикийскими корнями работала акушеркой. Детство он провел в Лос-Анджелесе, и, уже имея собственный трастовый фонд, сумел поступить в Массачусетский технологический институт. Он строго придерживался всех правил до второго курса, когда влюбился в одну англичанку, с которой познакомился в интернете. Игнорируя угрозы родителей порвать с ним, он бросил всё и приехал в Лондон. Родители выполнили свои обещания, а когда его отношения с той девушкой закончились, он со своим разбитым сердцем оказался слишком гордым для того, чтобы вернуться домой и признать, что его старики были правы. Думаю, нас объединил тот факт, что мы оба были ничем не связаны: сломленные и без гроша за душой. Я помогал ему снимать девчонок, а он повышал мой интеллектуальный уровень, открыв для меня Алана Мура и Терри Пратчетта[27]. Он постоянно называл меня «дружище». Это началось как шутка, после того как я немного поиздевался над его неестественным сленгом крутого интернет-серфера, абсолютно не вязавшимся с его глуповатой внешностью. Теперь я знаю, что его отчаянное желание раскрутить наш сайт было вызвано жгучей необходимостью доказать собственную состоятельность своим родителям. И она затмевала всё остальное.

Некоторое время я вел себя очень осторожно, понимая, что моя психическая защитная оболочка стерта, а обнажившийся ментальный эндоскелет, уязвимый и нежный, можно легко повредить. Я не раз доходил до того, чтобы рассказать Тьерри о том, что чувствовал там, внизу, – об ощущении, будто что-то прогоняет меня из грота. Но я понятия не имел, как подать это так, чтобы мои слова не прозвучали как бред сумасшедшего. К тому же я не хотел копаться в этом, боясь расковырять рану, которая потом не заживет. Вместо этого я много спал, очень много курил, хотя до этого никогда не слыл курильщиком, объедался приносящим мгновенное удовольствие фаст-фудом – из «Макдоналдса», «Бургер Кинга», «Чикен Мадраса» – и всё не мог наесться. Я воздерживался от выпивки и наркотиков, боясь, что интоксикация может уничтожить защитную стену отрицания, которую я выстраивал вокруг тех событий. В те первые несколько дней кошмары меня не мучили, но каждый раз, когда я ложился и закрывал глаза, в ушах звенело журчание воды.