Белое, черное, алое…

Трясясь вместе с шефом на нашей разваливающейся машине, по дороге в городскую прокуратуру, на заслушивание, я думала, что, если методсовет будет у прокурора города, лучше смотреть, как облетают последние, редкие листья с кустов на площади. Когда руководство устраивает выволочку, лучше не принимать ее близко к сердцу, а любоваться видом за окном, время от времени кивая в знак того, что не заснула еще.

Методсовет по убийству Бисягина, с учетом важности и общественной значимости дела, взялся вести сам прокурор города Дремов. Я чуть не хихикнула, хорошо, в последний момент удержалась, получилось, что я только сдавленно хрюкнула; просто, увидев наше первое лицо, вспомнила его выступление по телевизору в день похорон депутата Бисягина. Дуремар, вцепившись в трибуну, как мокрый котенок, выкрикнул в пространство какую-то загадочную фразу о том, что информации следствием уже собрано достаточно и что это ужасное преступление будет раскрыто не сегодня-завтра, в общем в самые ближайшие дни, короче — преждевременно… Мы смотрели его выступление в приемной у шефа, куда народ созвали по такому случаю, и дружно пытались понять — в каком смысле преждевременно? Когда общество еще не будет готово воспринять такое раскрытие?

«Злые вы какие, — сказала канцелярская Зоя, — он хотел сказать, еще до того, как истечет двухмесячный срок расследования…» — «Ну так бы и сказал, — проворчал Горчаков. — А мы тут что, гадалки, что ли, соображать, что он имел в виду! Прежний прокурор хоть говорить умел».

Вообще компания собралась весьма представительная: у руля, на председательском месте, Дуремар, в президиуме генерал Голицын (вот кого я была тут рада видеть), наш шеф, прокурор Будкин и Василий Кузьмич. И рядовые в зале-я, Кораблев и Мигулько. Хотя, вернее, в зале-то как раз все вышеперечисленные, а мы с Ленькой и Костиком на арене Колизея.

Сначала Дуремар выступил с получасовой невнятной речью о необходимости раскрытия таких важных преступлений, подрывающих основы государственности; все успели по несколько раз уснуть и проснуться, а мне не спалось, и я с тоскливой неприязнью думала, что убийства сопровождали человечество на протяжении всей его истории, начиная с Каина и Авеля, и ничего такого страшного с государственностью не произошло; а вот несвоевременная выплата зарплаты как раз очень даже подрывает основы государственности. А потом, что значит — «важные преступления»? А что, есть не важные преступления? Депутата убили — это важно, и надо срочно раскрывать, в общем — преждевременно; а мальчика убили в подвале — не важное, значит, преступление? Да ну, мысленно махнула я рукой, это вечный спор: важные, значит, раскрывать, а по остальным, что-не работать? Нет, работайте и по остальным тоже, мы с вас спросим. Только важные быстрее раскрывайте… А не важные что, медленно раскрывать? Нет, их тоже быстро раскрывайте; тогда я не понимаю, в чем разница… Ну что, отметила я, не доспорив про себя с начальством, увертюра к концу идет, сейчас мне объяснят, как надо работать по важным преступлениям.

Придавленные великими истинами, которые изрекал тут прокурор города, все понуро выслушали мой доклад по материалам уголовного дела. Я добросовестно рассказала все про пульт у мусорных бачков, про незадачливую дворничиху, сообщила, что я думаю об истинной цели взрывателей, упомянув, что истинная их цель — Вертолет — скончался третьего дня в одной из городских больниц. И, не подумав скромничать, гордо заявила, что я лично сочла нужным осмотреть труп Лагидина в больнице и ездила на вскрытие; и пришла к выводу, что, несмотря на отсутствие внешних признаков, указывающих на преступление, смерть Лагидина — насильственная, это убийство, но пока эксперты причину смерти не установили.

— Ну, вы их поторопите, что это такое, — сделал замечание Дуремар.

А я отметила, что он совершенно известию о смерти Лагидина не удивился и даже не спросил, при каких обстоятельствах тот скончался и что я лично думаю относительно причины его смерти.

— Обязательно потороплю, — заверила я прокурора города. — Я направлю им письмо о недопустимости так долго устанавливать причину смерти.

Дремов согласно кивнул, я давно заметила, что они в городской очень любят слово «недопустимо».

— Труп из Токсова установлен? — подал голос Голицын. Я повернулась к нему:

— Официального опознания пока не было, но мы получили некоторые сведения о предполагаемой личности трупа, и вероятно, результаты опознания будут для вас, Сергей Сергеевич, не слишком приятными.

Голицын вопросительно поднял брови, и я заметила, как он напрягся и подобрался.

— Есть основания полагать, что убитый лагидинскими людьми в Токсове являлся оперуполномоченным одиннадцатого отдела Управления уголовного розыска Бурдейко Владимиром Владимировичем. Во всяком случае, мы уже установили, что Бурденко исчез, не выходит на работу, и время его исчезновения совпадает со временем убийства.