Белое, черное, алое

Кораблев, не выражая никаких эмоций, вытащил свое удостоверение, раскрыл его и поднес к носу молодого человека.

- А вы? - обернулся он ко мне.

Я тоже без звука достала свое удостоверение и показала молодому человеку в развернутом виде. Меня это начало забавлять.

Страж лифта переписал в блокнотик наши данные, достал из кармана мобильный телефон и коротко и приглушенно переговорил с кем-то. Сунув трубку обратно в карман, он разрешил:

- Пожалуйста, проходите.

Мы воспользовались любезным разрешением и вошли в просторный грузовой лифт. На третьем этаже лифт затормозил и в кабину въехала тележка с лекарствами, сопровождаемая пожилой женщиной в белом халате и косынке.

- Вы на какой этаж, ребятки? - дружелюбно спросила она.

- На пятый, - ответила я.

- На пятый? - женщина посерьезнела. - А туда нельзя.

- Как это нельзя? - удивилась я.

- Вы в реанимацию?

-Да.

- Так вы туда не пройдете.

Как раз в этот момент двери лифта раскрылись напротив большой цифры 5, нарисованной на стене этажа. Под цифрой 5 стояла кушеточка, обитая дерматином, а на ней восседали два молодца, гораздо более внушительного телосложения, чем те, которые караулили внизу. Вокруг кушеточки на полу валялись пустые жестяные банки из-под джина-тоника. Мы вышли прямо на них. Медсестра с тележкой лекарств выкатилась следом за нами и стала не торопясь поправлять на тележке упавшие скляночки, явно намереваясь посмотреть, как нас отправят обратно.

Один из молодцов, наиболее крупный, с трудом поднялся с кушеточки и спросил, куда мы направляемся. Узнав, что в реанимацию, он прохрипел:

- Фамилии!

Мы без слов предъявили ему свои удостоверения; он сверился со своим блокнотиком и кивнул на дверь под кодовым замком. Женщина с тележкой заулыбалась и сказала:

- Ах, ну раз ребята разрешили, тогда пожалуйста! Вот сюда в звоночек позвоните! - и удалилась по коридору, погромыхивая тележкой.

- Паноптикум какой-то! - успела я сказать Леньке, пока он послушно звонил в дверь реанимационного отделения.

За дверью слышался какой-то неясный шум. Раздались шаги, они приблизились к двери, дверь открылась. Путь нам преградил невысокий мужчина, отличавшийся от предыдущих стражей не только комплекцией, но и стилем одежды, - он явно предпочитал консервативный костюм с галстуком спортивному. Ему мы предъявились сразу, без напоминаний. Там, за пределами отделения, сидели на стреме рядовые бойцы, а это, судя по всему, был один из близких. Человек того же уровня.

Он внимательно рассмотрел наши удостоверения и позволил войти. Посреди коридора реанимационного отделения стояла огромных размеров видеодвойка. На экране под оглушительную тревожную музыку бегали какие-то импортные зубодробители в камуфляжах, трещали автоматы, где-то что-то пылало. Перед экраном сидели, развалясь в креслах, трое парней в спортивных костюмах, на коленях у них лежали помповые ружья. Разрешения на них, безусловно, имелись, можно было не сомневаться. Двери в палаты по коридору были распахнуты, а может, этих дверей и вообще не было предусмотрено, в дверные проемы видны были койки с прикованными к ним страждущими пациентами. По коридору нервно расхаживала разодетая и раскрашенная женщина, в каких-то немыслимых блестящих брючках и не совсем уместном в больничной обстановке облегающем джемпере прямо-таки с бальным декольте. Впрочем, осуждать ее язык не поворачивался: ей было что показать.

- Вертолетша! - шепнул мне на ухо Кораблев.

Наш сопровождающий в костюме вежливым и тихим голосом сообщил, что с Романом Артемьевичем поговорить не удастся, он в тяжелом состоянии, но мы можем пройти к лечащему врачу, и изящным жестом указал на дверь в конце коридора. Мы прошли именно туда.

Лечащий врач, худенький парнишка в коротком белом халате, сидел в ординаторской за столом и вдумчиво заполнял истории болезни.

Мы представились в очередной раз, и доктор оторвался от бумажек и с интересом взглянул на нас. Дверь в ординаторскую мы плотно прикрывать не стали, и доктор это явно заметил, но никак не прокомментировал. Стараясь говорить не слишком тихо и спрашивая себя, не заглушает ли шум войны на экране видика мои вопросы и докторские ответы, я выяснила, насколько тяжело состояние больного Лагидина. Лечащий врач мне объяснил, что нахождение больного в реанимации пока не вызывается тяжестью состояния, но обусловлено тактикой лечения, а также удобством наблюдения его именно в условиях отделения реанимации, так как обследование еще не закончено, а состояние в любой момент может ухудшиться. Совсем не заботясь о том, что мои слова могут больно ранить близких больного, я позволила себе замечание, что в тюремной больнице прекрасные врачи, и там он наверняка быстро пойдет на поправку. Доктор отнесся к этому моему замечанию на удивление безразлично; мне даже показалось, что он был бы рад избавиться от такого хлопотного пациента. Он только спросил:

- Вы ничего не путаете? Я слышал, что это на него было покушение.