«Белое дело». Генерал Корнилов

237 голосами правых эсеров и меньшевиков против 146 голосов большевиков и левых эсеров Учредительное собрание фактически отказалось обсуждать «Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа», предложенную ВЦИК. В соответствии с ранее намеченной повесткой в качестве первоочередных объявлялось обсуждение вопросов о мире и земле. И лишь в третьем пункте повестки дня значились дебаты о форме государственного строя России. Партийные интересы и претензии правых эсеров и поддерживавших их групп взяли верх: если бы они приняли вциковскую декларацию, функции Учредительного собрания, в котором у них было большинство, следовало считать исчерпанными. Это было выше их сил. Партийность мышления, убежденность в правоте только собственной политики наполняли всю атмосферу революции...

Поздно вечером 5 января большевистская фракция потребовала перерыва. Когда она собралась, слово взял В. И. Ленин. Оно было кратким: ЦК большевиков предлагает своей фракции уйти с Учредительного собрания.

Предложение принимается. Такое же решение приняла и левоэсеровская фракция.

В 5-м часу утра 6 января на трибуну Белого зала Таврического дворца поднялся большевик Ф. Раскольников. Он зачитал написанную В. И. Лениным декларацию об уходе большевистской фракции. В ней говорилось: «Громадное большинство трудовой России — рабочие, крестьяне, солдаты — предъявили Учредительному собранию требование признать завоевания Великой Октябрьской революции, советские декреты о мире, земле, о рабочем контроле и прежде всего признать власть Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. Всероссийский ЦИК, выполняя волю этого громадного большинства трудящихся классов России, предложил Учредительному собранию признать для себя обязательной эту волю. Большинство Учредительного собрания, однако, в согласии с притязаниями буржуазии, отвергло это предложение, бросив вызов всей трудящейся России... Нынешнее контрреволюционное большинство Учредительного собрания, избранное по устаревшим партийным спискам, выражает вчерашний день революции и пытается встать поперек дороги рабочему и крестьянскому движению... Мы заявляем, что покидаем Учредительное собрание с тем, чтобы передать Советской власти окончательное решение вопроса об отношении к контрреволюционной части Учредительного собрания» ⁷⁰.

От имени фракции левых эсеров аналогичное заявление сделал В. Карелин.

В Белом зале воцарилось настроение, близкое к панике. Проносятся слухи, что к дворцу уже высланы автомобили для ареста членов Учредительного собрания и увоза их в крепость.

Как вспоминал М. Вишняк, кое-кто из эсеров начал «спешно уничтожать компрометирующие документы», передавать какие-то бумаги своим «близким» в публике и в ложе журналистов. Обстановка действительно накалялась. «В зале заседаний,— писал М. Вишняк,— матросы и красноармейцы уже окончательно перестали стесняться. Прыгают через барьеры лож, щелкают на ходу затворами винтовок, вихрем проносятся на хоры... Ружья и револьверы грозили ежеминутно „сами“ разрядиться, ручные бомбы и гранаты „сами“ взорваться».

Революционная стихия в любую минуту могла вырваться наружу. Сознавая это, В. И. Ленин отдал письменное распоряжение: «Предписывается товарищам солдатам и матросам, несущим караульную службу в стенах Таврического дворца, не допускать никаких насилий по отношению к контрреволюционной части Учредительного собрания и, свободно выпуская всех из Таврического дворца, никого не впускать в него без особых приказов» ⁷¹.

Большевики и левые эсеры ушли. Рассвет еще не занимался над морозным Петроградом. Оставшихся членов Учредительного собрания торопили заканчивать первое заседание, говорили, что надо гасить электрический свет. Но они не расходились. Кто-то на всякий случай припес свечи.

Правоэсеровские члены Учредительного собрания продолжали обсуждать статьи своего закона о земле. В этот момент к трибуне подошел начальник караула Таврического дворца матрос Анатолий Железняков. Какое-то время он словно в раздумье молча постоял возле трибуны, с которой говорил Чернов, потом осторожно тронул его за плечо: «Я получил инструкцию, чтобы довести до вашего сведения, чтобы все присутствующие покинули зал заседания, потому что караул устал». Последние слова Железпякова приобрели широкую известность, и под перьями некоторых историков и литераторов превратились позднее в некий афоризм, явно рассчитанный на восторженную реакцию. В расхожих представлениях он укреплял мнение о том, что Учредительное собрание было «разогнано матросом». Но в словах Железнякова явно чувствовалось некоторое смущение. Он, по-видимому, сознавал всю неубедительность своего «довода». И не эти слова положили конец работе Учредительного собрания.