«Белое дело». Генерал Корнилов

Между тем на Украине развернулась борьба за установление Советской власти. В декабре 1917 г. в Харькове состоялся 1 съезд Советов Украины, провозгласивший ее Советской социалистической республикой. Был избран Всеукраинский ЦИК, создано украинское советское правительство — Народный секретариат. Между советскими украинскими войсками и войсками Центральной рады и созданного ею Генерального секретариата начались военные действия. Из Харькова на помощь Народному секретариату двинулись советские войска во главе с В. Антоновым-Овсеенко и бывшим полковником левым эсером М. Муравьевым, отличившимся под Петроградом в боях против казаков Керенского и Краснова в конце октября 1917 г. В этом «украинском походе» Муравьев, помимо бесспорных высоких боевых качеств, проявил грубые диктаторские замашки.

У станции Круты, недалеко от Киева, произошел генеральный бой. Войска Рады, которыми командовал С. Петлюра, были разбиты. Рабочие Киева подняли восстание. И в конце января Киев был освобожден. Рада и Генеральный секретариат бежали. Кроме части Волынской губернии, куда отошли разбитые войска Петлюры, на всей территории Украины установилась Советская власть.

Но вернемся в Брест. Еще до бегства Рады из Киева, в самый разгар борьбы, ее представители на Брест-Ли-товских переговорах заявили о своей самостоятельной позиции. Когда немцы запросили об отношении к этому советской делегации, ее глава Л. Троцкий ответил, что, исходя из признания права наций на самоопределение, она (делегация) «ничего против не имеет». Немцы, ведя открытые и закулисные переговоры с украинцами, получили в свои руки сильное средство давления на советскую делегацию.

Но главное, конечно, было все же в ином: они хорошо знали о стихийной демобилизации русской армии, о развале фронта, о консолидации антибольшевистских и антисоветских сил внутри страны, об усиливающихся разногласиях по вопросу о мире в самом советском руководстве. И заговорили другим языком. Они настойчиво требовали признания их огромных захватов российской территории, миллиардных контрибуций. Советская делегация запросила перерыва: вопрос о мире повернулся теперь совсем другой стороной, приобретая поистине трагическую альтернативу: капитулировать перед германским империализмом, отдав ему часть России с несметными богатствами, или вступить с ним в революционную войну. Фактически этот вопрос мог быть сформулирован шекспировским «быть или не быть?». Принять германские условия значило, конечно, серьезно ослабить Советскую власть, поставить в тяжелейшее положение революционное движение в тех регионах на западе страны, которые должны были подпасть под германскую оккупацию, укрепить шансы германской реакции в борьбе с революцией в самой Германии.

Грозило и еще одно обстоятельство, с которым нельзя было не считаться. Подписание грабительского, «похабного», как говорил В. И. Ленин, мира с Германией наносило тяжкий удар по патриотическим чувствам миллионов людей. Это было особенно опасно еще и потому, что контрреволюционные круги отнюдь не прекратили распространение клеветы о связи большевиков с германским Генеральным штабом. Поэтому подписание унизительного мира с Германией, конечно, было бы использовано как прямое «доказательство» этой связи. Короче говоря, подписание мира угрожало большевистской партии и Советскому правительству огромными материальными, политическими и моральными потерями.