В военной сфере Пепеляевы осуществили свое намерение сместить генерала Сахарова с должности командующего Восточным фронтом и самовольно его арестовали 9 декабря. Как и предлагалось, против него было начато расследование (связанное с «оставлением Омска без боя»), не доведенное, однако, до конца. Новым командующим фронтом стал генерал-лейтенант В. О. Каппель, назначенный на эту должность 11 декабря 1919 г. Данное назначение многими воспринималось также в духе «демократизации», поскольку Каппель имел в военной среде репутацию «близкого к народу», «генерала-демократа» (именно он командовал частями Народной армии Комуча, взявшими Казань в августе 1918 г.)[56]
. Новому Главкому пришлось, однако, не только командовать войсками, но и пытаться преодолеть начинающиеся процессы разложения, падения дисциплины и боевого духа, ярким свидетельством которых стал мятеж красноярского гарнизона в декабре, фактически разрушивший отступавший Восточный фронт.Подводя итог реформаторским проектам и перспективам их реализации в условиях катастрофы Белого движения в Сибири, следует отметить, что, несмотря на все разногласия и конфликты внутри белой власти, ее попытки «сблизиться с оппозицией» и «опереться на народ», главным мотивом во всех программах и заявлениях, в частных беседах и переписке оставалась необходимость продолжения «борьбы с большевизмом», и для того, чтобы вести ее с большей эффективностью, требовалось «изменить курс». Третьяков в своем интервью при вступлении в должность зампреда Совмина «с твердой решительностью заявил, что правительство в отношении большевиков знает только один лозунг: борьба во что бы то ни стало»[57]
. Предупреждая об опасности «соглашательства с большевиками», Третьяков ссылался и на недавний опыт осени 1917 года, когда Временное правительство, напуганное перспективной «корниловщины», пошло на компромисс с большевиками, реализуя идею «единого социалистического блока», и на «личный опыт» (четыре месяца заключения в советской тюрьме и год жизни в Советской России). В условиях, когда представители «союзных держав» заявляли о необходимости прекратить «междоусобицу» в России, Третьяков говорил о международном значении Белого движения: «Мы будем продолжать борьбу с врагом не только всероссийским, но и всемирным – с большевиками. И все, что является сочувствующим нам в стране, должно разделить сейчас власть с Правительством»[58]. «Мы должны определенно понять, что большевизм – самый страшный общий наш враг, что вся наша культура, все наше национальное достояние, все наши святыни погибнут, если победит большевизм. Весь культурный мир должен понять, что если большевизм задавит национальную Россию, то затем он обрушится на современную Европу», – повторял Гинс позицию Третьякова в своем выступлении на Государственном Земском Совещании[59].И.о. премьера Червен-Водали, в условиях начавшегося восстания в Иркутске, в первый же день начавшихся переговоров правительства с представителями Политцентра (2 января 1920 г.) так выразил свою позицию: «Я совершенно убедился, что настоящее движение – только переход к большевизму…, я рассматриваю соглашение с большевиками как преступление против Государства»[60]
. Устрялов на страницах издаваемой им в Иркутске газеты «Русское дело» высказался по поводу всякого «соглашательства» с большевиками: «Слишком глубока линия разделения, чтобы быть стертой искусственно… И психологически, и исторически гражданская война есть всегда «война до полной победы» или «до полного поражения»[61]. Но ни времени, ни реальных возможностей для осуществления своих планов и проектов власти белой Сибири уже не имели.Глава 7