Белое дело в России, 1920–1922 гг.

Не обошлось и без применения репрессивных мер в отношении политических противников. По указу № 2 «все бывшие члены» прежних правительств (действовавших после 31 января 1920 г.) предавались суду по формулировке: «За расточение народного состояния за период времени с 1 февраля 1920 г. по 25 мая 1921 г.», и им запрещалось занимать какие-либо должности «как по назначению, так и по выборам». В то же время указом № 4 от 31 мая 1921 г. Правительство, «не признавая политической мести и желая восстановить в крае закономерность (так в тексте. – В.Ц.) и правопорядок, постановило немедленно освободить из-под стражи всех лиц, которые были арестованы по политическим соображениям во время падения коммунистической власти как во Владивостоке, так и вообще на территории подведомой Временному Приамурскому правительству».

Борьба с «государственными (политическими) правонарушениями» предполагала не только преследования за членство в левых партиях, но и наказания за «неуважение к власти, призывы к ниспровержению ее, клевету и злостно-неправильное толкование действий и распоряжений» правительства. В этом отношении указом № 11 от 13 июня 1921 г. предполагалось привлечение к ответственности авторов и редакторов «повременных изданий». Данный указ вызвал сильный резонанс в местной прессе, считавшей его «покушением на свободу слова». Примечательно, что наибольшую критику указа вели издания, близкие к левым и левоцентристским структурам («Дальневосточная жизнь», «Рабочий»). Формальной цензуры не вводилось, но Указом № 29 от 15 июля 1921 г. создавался особый «Временный суд по делам печати», состоявший из трех мировых судей, утвержденных управляющим юстиции, и созданный для борьбы со «злоупотреблениями печатным словом».

В целях усиления борьбы с ростом преступности и бандитизма Правительство санкционировало применение смертной казни. Дела по данным преступлениям передавались на рассмотрение «военно-окружных судов и судов равных им по власти, по законам военного времени» (указ № 23 от 29 июня 1921 г.). Указом № 69 от 14 июля 1921 г. Правительство, восстанавливая силу законов Российского правительства от 11 апреля и 1 июля 1919 г., изменило содержание ст. 1 закона о «большевистском бунте». Теперь в качестве наказания применялась «высылка из пределов территории Временного Приамурского Правительства». Ей подлежали «лица, принадлежащие к коммунистической партии, а равно – к партиям анархистов, социал-революционеров-интернационалистов и максималистов», а также «содействующие своей активной деятельностью» данным партиям. Высылка применялась в случаях участия в подпольной работе, «разглашении вымышленных, порочащих Правительство слухов» и в случаях «борьбы путем восстаний, террора и т. п.». Сравнивая данный указ с аналогичным законодательством белого Юга, можно заметить разницу в характере репрессий.

Врангелевское правительство не допускало высылку в качестве наказания за «восстания» и «террор», хотя и применяло ее в других случаях, причем независимо от партийной принадлежности виновных. Высылка «за пределы государственной территории» могла расцениваться в контексте утверждаемого суверенитета последних белых правительств гражданской войны: Советская Россия признавалась враждебным государством, а сражавшиеся с ней белые правительства территориально самоопределялись в качестве суверенных государственных образований[1089].

Таким образом, в отношении правопреемственности, Приамурское правительство принципиально следовало идее восстановлениязаконодательства Российского правительства адмирала Колчака и даже, в отдельных случаях, возвращения к нормам Свода законов Российской империи. При этом, конечно, допускалась их соответствующая корректировка. Вообще, в освещении истории российского Белого движения Приамурская государственность 1921–1922 гг. пока занимает недостаточное место. Это вполне объяснимо в контексте изучения гораздо более заметных государственных образований, таких как белая Сибирь 1918–1920 гг. или белый Юг в 1917–1920 гг. Но нужно учитывать, что белое Приморье представляло собой регион, в котором силы, заинтересованные в создании новой модели управления, стремились к такому ее построению, которое максимально учитывало бы как прошлый опыт Белого движения (в том числе и негативный, что сказалось в отношении к «атаманщине»), так и условия противостояния «большевизму». Как уже отмечалось в разделах, посвященных истории белой Таврии 1920 г., это было типичным явлением на завершающем этапе Белого движения в России.