Белое движение. Исторические портреты (сборник)

Отряд был не только создан, но и выпестован благодаря выдающимся лидерским качествам самого Дроздовского, сумевшего внушить подчиненным глубокое уважение к себе. Он сразу стал непререкаемым авторитетом, а вскоре – и кумиром для них, не ища популярности дешевыми эффектами, будучи одновременно близким и недосягаемым. Он мог заснуть на простой обозной подводе рядом с другими офицерами или на ночевке уступить кому-нибудь единственную в хате кровать. Но при этом ни у кого не могло возникнуть и мысли о фамильярности с командиром ни в служебном, ни в личном отношении. И вера в него на фоне крушения всех прежних устоев и традиций становилась поистине монументальной – происходила поэтизация образа Вождя. «Полковник Дроздовский был типом воина-аскета: он не пил, не курил и не обращал внимания на блага жизни; всегда – от Ясс до самой смерти – в одном и том же поношенном френче, с потертой георгиевской ленточкой в петлице; он из скромности не носил самого ордена. Всегда занятой, всегда в движении. Трудно было понять, когда он находил время даже есть и спать… В походе верхом, с пехотной винтовкой за плечами, он так напоминал средневекового монаха Петра Амьенского, ведшего крестоносцев освобождать Гроб Господень…» – вспоминали о нем. Даже внешне Михаил Гордеевич весьма импонировал офицерам: «Высокого роста, с резко очерченными чертами лица, с орлиным взглядом» (пусть и сквозь «интеллигентское» пенсне), «он сразу производил сильное впечатление…»

Дроздовский был подлинным вождем, способным не только увлечь за собой, но и достигнуть поставленной цели. Вопреки собственным довольно мрачным предчувствиям, он смог провести Отряд через 1 200 верст неизвестности и опасностей. В этом в равной мере сказались и дерзкая решительность, и мужество, и несомненный тактический талант, и политико-дипломатические способности. Удачное преодоление серьезных водных преград – Южного Буга и Днепра – и отсутствие на протяжении всего похода сколько-нибудь серьезных боевых столкновений были следствием умелого, иногда противоречившего мнению всего Штаба, руководства Дроздовского. В итоге потери оказались совершенно ничтожными; в то же время Отряд пополнился более чем двумястами добровольцами (не считая многочисленных казаков, вошедших 16 апреля в Донскую сотню есаула Фролова). Из упоминавшихся пленных – около 300 человек – почти все в Мелитополе были вооружены и поставлены в строй новой 4-й роты, как хорошо зарекомендовавшие себя в походе; некоторые из них в дальнейшем заслужили и офицерские погоны.

Оснащение и пополнение военным имуществом производилось из обширных складов, попадавшихся по пути следования. В Мелитополе было пошито новое обмундирование. Варшавский арсенал, эвакуированный во время Великой войны в Бердянск, позволил пополниться снарядами и авиационным оборудованием. В Мариуполе кавалерия обновила конский состав. В Таганроге, где уже находились немцы, Добровольцы попросту захватили боеприпасы, автомобили и аэропланы, сформировав авиационный отряд.

Само движение походным порядком закаливало выносливость и волю, отсеивая редкий нестойкий элемент (Отряд покинуло всего 12 офицеров) и принося те «лишения», которые Наполеон считал «школой хорошего солдата». Во время перехода до Бердянска добровольцы чисто по-суворовски покрыли 109 верст менее чем за сутки. У Отряда был даже собственный маленький «ледяной» переход, по странной и знаменательной случайности совпавший день в день (17 марта 1918 года) с тем эпизодом истории Добровольческой Армии, который дал второе название ее Первому Кубанскому походу. Это произошло, когда колонна Дроздовского вышла из Александровки. Холодный ветер «гнал тонкую снежную пыль, резал лицо; коченели руки, отмораживались уши, лед нависал на усах и бороде, на ресницах и бровях… Дорогу плохо видно. Снег слепит чем дальше, тем больше…» Даже самые стойкие офицеры отдыхали, садясь на подводы. Вспоминает один из них: «Из тумана на нашу подводу нашло высокое привидение. Это был Дроздовский верхом, в своей легкой солдатской шинелишке, побелевшей от снега. Его окутанный паром конь чихал. Видно было, как устал Дроздовский, как он прозяб, но для примера он все же оставался в седле. Мы предложили ему немного обогреться у нас под буркой. Неожиданно (! – Р. А. ) Дроздовский согласился… Так он проспал часа четыре, а когда пробудился, был очень смущен, что заснул на подводе…»

* * *