Белое движение. Исторические портреты (сборник)

Около 20 октября отряд приблизился к занятой китайским гарнизоном Урге. Барон просил начальника гарнизона разрешить стоянку для пополнения запасов продовольствия, но ответа не получил. Впрочем, в те дни Унгерн уже должен был испытывать и сильнейшее предубеждение против китайцев: распоясавшаяся китайская солдатня вела себя в Урге, как в захваченном вражеском городе. Вымогательствам, притеснениям, открытому грабежу и насилиям подвергалась и многочисленная русская колония (Монголия всегда была желанным рынком для русских торговцев, а в годы Смуты к ним добавились еще и беженцы из пылающей России, в том числе бывшие чины колчаковских армий). Слухи о творившемся в столице Халхи окончательно вывели из равновесия барона и подтолкнули его к скоропалительному решению штурмовать город.

Вот это уже действительно была самая настоящая авантюра, и налет на Ургу 26–27 октября мог бы увенчаться успехом только в случае деморализации китайцев; однако Унгерн вместо координации действий своих подчиненных отправился в одиночку на разведку и… заблудился, вновь присоединившись к «войску» уже в разгар неравного боя и став фактически лишь свидетелем поражения и отхода. Неприятелю были оставлены два испорченных орудия (треть всей артиллерии отряда), и окружающие слышали, как барон задумчиво бормотал: «Из чего же теперь мы будем стрелять?»

Отскочив от Урги, Унгерн впервые проводит серьезные рекогносцировки местности и оборонительной системы противника, чтобы 2 ноября сделать еще одну попытку прорваться. Но в трехдневных боях удача вновь не сопутствовала русским войскам: потеряв только убитыми около 10% личного состава (для офицеров называется еще более впечатляющая цифра – 40%), отряд отходит на рубеж реки Керулена.

Неутешительны и сведения о положении дел на главном фронте: 21 октября войсками Атамана Семенова была сдана Чита, и к окончанию второго наступления на Ургу в руках белых в Забайкальи оставался лишь небольшой плацдарм у станции Даурия. Теперь путь на восток Унгерну был закрыт – слишком большое значение для прижатого к границе Атамана начинали играть добрые отношения с китайцами, и уже сцепившийся с ними барон мог только скомпрометировать общее дело. Оставалось действовать в одиночку, на свой страх и риск.

Барон Унгерн опоздал. Бессмысленно гадать, какая из задержек оказалась роковой, но отряд, не успев прорваться к Троицкосавску, не имел и возможности для возвращения и присоединения к основным силам. Положение кучки изможденных бойцов, среди которых значительную долю составляли раненые и обмороженные, казалось безнадежным…

* * *

И отряд был бы, без сомнения, смят и уничтожен, если бы китайские генералы сами перешли в наступление сразу после неудачного русского штурма. Однако они, очевидно, посчитали «войско» Унгерна уже раздавленным, что и дало барону возможность выпутаться из тяжелейшего положения. Стоявшую перед ним задачу Роман Федорович решил не военными, а политическими методами, проявив себя неплохим дипломатом, способным чутко воспринимать народные настроения. Играя на национальных чувствах монголов, он переманивает на свою сторону мелких князей и разворачивает вербовку добровольцев на довольно выгодных условиях, с выплатой жалованья в золотой монете. Таков же барон и с мирными жителями – все притеснения их наказывались с унгерновской жестокостью, а покупаемые кони и припасы щедро оплачивались. Кроме «экономической» агитации, велась и «духовная».

Ее успех в значительной степени стал следствием еще одной грубой ошибки китайского командования, вскоре после второго унгерновского налета арестовавшего Богдо-Гэгэна – главу монгольского теократического государства, который считался воплощением Будды. Трудно сказать, чего добивались китайские генералы этим арестом, но своему противнику они дали в руки сильнейший козырь: теперь Унгерн объявил себя защитником «желтой религии», а в его окружении появляются буддийские ламы, присутствие которых, укрепляя позиции барона в глазах коренного населения, порождает в то же время и недовольные сплетни среди русских, будто генерал теперь ничего не предпринимает без совета этих «пифий».