Белое движение. Исторические портреты (сборник)

А такое солдат запоминает накрепко. И когда в начале осени 1916 года погиб в бою Атаман отряда поручик Пунин, у Станислава Балаховича – удачливого, заботливого, самоотверженного и лихого командира, пользующегося безусловным авторитетом у подчиненных, – очевидно, были все основания претендовать на должность начальника [210] отряда, однако ему пришлось довольствоваться прежней должностью до середины апреля 1917 года, когда – не на «революционной» ли волне, как любимец солдат? – он становится помощником начальника отряда по строевой части. В революционных условиях карьеры делаются быстрее, и не исключено, что надежды на это лелеял Балахович-старший, сдавая 2-й эскадрон Балаховичу-младшему, который к тому времени успел получить орден Святого Станислава II-й степени с мечами, пулю в левое колено и производство в штабс-капитаны, обогнав брата уже на два чина [211] (старшего произведут в поручики лишь 24 июня).

В тяжелые дни середины – конца августа, когда трещал под ударами немцев разложенный Советами и комитетами Северный фронт и в спешке эвакуировалась Рига, отряд имени Пунина, как он теперь назывался, сражался в числе последних, кто прикрывал общее отступление, и даже поздней осенью продолжал боевые разведки, за что Станислав Балахович в октябре и ноябре испрашивал для своих солдат Георгиевские Кресты. В свою очередь, и подчиненные выразили свою любовь и уважение к боевому офицеру, на общем собрании эскадрона присудив ему солдатский Георгиевский Крест IV-й степени с лавровой ветвью на ленте [212] . Награждение было утверждено приказом по корпусу от 7 ноября, уже после большевицкого переворота, и примерно в это же время состоялось долгожданное производство поручика Балаховича в штаб-ротмистры, но… 30 ноября большевицкий Военно-революционный Комитет при Ставке Верховного Главнокомандующего издает «Положение о демократизации армии», один из пунктов которого гласит: «Офицерские, классные чины и звания и ордена упраздняются, впредь выдача орденов не разрешается, ношение орденов отменяется, кроме Георгиевских крестов и медалей, кои носить разрешается».

Судьба вновь жестоко посмеялась над Балаховичем – но не чрезмерной ли уже станет ее ирония, когда вскоре мы увидим этого доблестного офицера и будущего Белого генерала… под красными знаменами?

* * *

Сроднившийся со своими партизанами и выбранный, наконец, начальником отряда Станислав Балахович оставался с ними весь последний период мировой войны на Восточном фронте (ноябрь 1917 – февраль 1918 года), когда сама война носила уже какой-то странный характер. Официально она не была окончена, хотя перемирие вроде бы было заключено; несмотря на это, немцы то и дело рывками продвигались вперед, не особенно оглядываясь на идущие в Брест-Литовске переговоры; что же касается фронтовых частей, то они – все равно, желали ли демобилизоваться и ринуться по домам, делить «землю и волю», или еще видели в наступающем «германце» прежнего врага, – должны были в своих поступках считаться по меньшей мере с одним немаловажным фактом: не воюя по-настоящему, немцы тем не менее с врожденным педантизмом продолжали брать в плен тех, кто, не сопротивляясь, попадался на их пути.

Для партизан отряда имени Пунина это обстоятельство имело значение гораздо большее, чем для остальных солдат и офицеров развалившейся армии, – ведь их лихие действия были слишком хорошо памятны противнику. И неважно даже, существовал ли на самом деле приказ германского командования не считать партизан военнопленными и захваченных расстреливать на месте, и вздергивали ли немцы на виселицу тела убитых, которые попадали к ним в руки: это уже было отрядной легендой , и, быть может, и вправду романтически настроенная офицерская молодежь именовала себя «рыцарями смерти» и имела при себе ампулы с ядом на случай плена… так что и теперь, несмотря на крушение большого фронта, сдаваться в плен им явно не приходилось.

Надо сказать, что «пунинцы», которых с этого момента можно уже называть «балаховцами», были не одинокими в своем «индивидуальном» сопротивлении продвигавшемуся врагу. То и дело отдельные полки или батареи, с боями или без них – как повезет – отрывались от противника и глухими прифронтовыми дорогами, в относительном порядке, вновь возвращаясь от «революционной дисциплины» к дисциплине воинской и поневоле по-старому подчиняясь остававшимся еще на своих местах, вчера еще униженным офицерам, – двигались вглубь страны, чаще всего, наверное, вообще не понимая, что придут-то они не просто «домой», а к большевикам.