Белое движение. Исторические портреты. Том 2

К середине ноября Отряд насчитывал около 600 штыков и базировался на Верро, в оперативном отношении подчиняясь командованию 2-й эстонской дивизии. Тем не менее у руководителей «Белорусской Республики» были и собственные стратегические планы, предусматривавшие бросок Балаховича на Опочку - Невель - Себеж - Полоцк, дабы отрезать значительный кусок территории, с которого правительство могло бы, например, воззвать о помощи к Антанте: с английскими моряками Иезовитов и Балахович уже вели в Ревеле переговоры о вдруг появившемся на географической карте «12-миллионном белорусском народе», чьими представителями они, очевидно, себя объявляли.

Тем временем дела Белой Северо-Западной Армии окончательно испортились. Неудача нового похода на Петроград в сентябре - октябре 1919 года, когда наступление голодных и нищих полков захлебнулось на ближних подступах к городу, усугубилась политикой Эстонии, не имеющей иного определения, как удар ножом в спину. Пользуясь тем, что отступающие к Нарве под натиском Красной Армии русские белогвардейцы не могли вести боевых действий сразу на два фронта, вчерашние союзники при пропуске на «свою» территорию (весной спасённую от большевицкого нашествия русской кровью!) разоружали и грабили белых. Несмотря на начинавшуюся эпидемию тифа, русских оставили без всякой помощи, и Нарва вскоре превратилась в гигантский тифозный барак, где металось в бреду до десяти тысяч человек, значительная часть которых умерла. Для остальных же Правительством Эстонской Республики в начале марта был принят закон о принудительной мобилизации на лесо- и торфозаготовки, причём установившийся там режим, напоминавший о худших образцах рабства, не сильно отличался от режима будущих советских и нацистских концлагерей. А учитывая, что в это время (декабрь 1919 - февраль 1920 года) уже вовсю шли переговоры о мире между Эстонией и РСФСР, уместен вопрос, не стало ли сознательное умерщвление тысяч Белых воинов одним из негласных условий, которыми была куплена на два десятилетия эстонская независимость?

28 ноября генерал Юденич назначил Командующим Северо-Западной Армией генерала П. В. фон Глазенапа, на чью долю выпала лишь тягостная обязанность ликвидации всех дел Армии. 22 января 1920 года о ликвидации было официально объявлено, а ещё через пять дней «Батька» Булак-Балахович совершил поступок, который, наверное, следует считать самым предосудительным в его жизни.

В ночь на 28 января в ревельскую гостиницу «Коммерс», где остановился перед отъездом в Гельсингфорс генерал Юденич, явился Булак с несколькими партизанами, дабы арестовать своего недавнего Главнокомандующего. Вышедший навстречу Глазенап сказал, что находившиеся в гостинице офицеры не выдадут генерала без боя, но когда спустя некоторое время Балахович вернулся уже в сопровождении нескольких чинов эстонской полиции, за Юденича никто не заступился, и лишь стоящий с револьвером наготове личный адъютант последнего, капитан И. В. Покотило, племянник генеральши, пожелал сопровождать своего начальника, куда бы его ни повезли («Очень хотел бы иметь такого адъютанта», - позавидовал Балахович).

Юденич и Покотило под конвоем балаховцев были посажены в поезд, однако вёрст через 75, на узловой станции Тапс, картина изменилась: эстонцы арестовали теперь уже Булака, а Главнокомандующий с адъютантом благополучно вернулись в Ревель. Как выяснилось, там была поднята тревога, и главы военных миссий Антанты потребовали от местных властей немедленного освобождения русского генерала.

Жена Юденича, возможно, повторяя его догадки, утверждала позднее, будто Балахович хотел увезти генерала ни много, ни мало - в Москву, а Правительство Эстонии - «или выполнить один из [секретных] пунктов мирного договора с большевиками, или что- то выторговать от них ценою выдачи Генерала Юденича», однако такая версия не выглядит убедительной. Не говоря даже о том, что никогда позже Балахович не подавал повода обвинить его в склонности к сговору с Советской властью, тем более в столь гнусной форме (и напротив, в эти самые дни советское торгпредство в Эстонии было охвачено паникой, готовясь к поспешному бегству из страха перед «Батькой», «стянувшим и увеличившим свои банды»), - он, человек цепкого практического ума, не мог не понимать, что и сам ненавистен красным едва ли не больше любого Юденича - не зря его именем и его виселицами пугали население чуть ли не всей РСФСР; да, наконец, человек, бывший в советском стане и сознательно оттуда ушедший, а затем боровшийся с Советами столь эффектным и эффективным оружием пропаганды, - отнюдь не мог рассчитывать на их милость, и попадать в зону досягаемости большевиков ему было просто нельзя. Более вероятным представляется другое.