Белое движение. Исторические портреты. Том 2

Это не могло устраивать Юденича, который к началу августа вообще изъял из подчинения Родзянке 2-й корпус Арсеньева. Впрочем, всем было ясно, что главной фигурой на псковском участке остаётся не Арсеньев, а Балахович, - и именно поэтому Главнокомандующий, казалось бы, должен был поддерживать последнего против Родзянки. И вот в этой-то ситуации Родзянко заходит с козырной карты: явившись в Ревель, 13 августа на заседании Северо-Западного Правительства он рассказывает «о фальшивых деньгах, которые печатают в Псковской армии у Балаховича» (запомнившаяся одному из министров фантастическая «Псковская армия» как раз свидетельствует о значительной обособленности одного участка фронта от другого), и в те же дни доводит эту информацию до сведения генерала Лайдонера и английских представителей, немало их огорошив.

Юденич знал о том, что сам обвинитель в своё время не прочь был печатать керенки; знал и об антагонизме, существовавшем между Родзянкой и Балаховичем. Поэтому он, желая выслушать и другую сторону, 19 августа вызвал к себе в Ревель «Батьку», а 20-го... назначил его Командующим 2-м корпусом на место уехавшего в Гельсингфорс генерала Арсеньева. Столь неожиданное решение могло стать следствием как критической обстановки под Псковом, где с 14 августа шло активное красное наступление (эстонцы полковника Пускара пятились, оставляя противнику трофеи и пленных), так и вполне исчерпывающего ответа, данного Булаком по ключевому обвинению. «Юденич требовал, - записал в дневнике один из министров Северо-Западного Правительства, - предания суду офицера, печатавшего фальшивые керенки. Балахович ответил: “предавайте меня суду, я приказал печатать; мне нужно было что-нибудь дать тем моим партизанам, которых я посылал в тыл большевикам”».

Таким образом, незаконная эмиссия приобрела теперь вид отнюдь не уголовщины, а «нормальной» экономической диверсии, хотя и относящейся к числу запрещённых приёмов ведения войны, но вполне соответствовавшей напряжённому характеру противоборства и авантюристической натуре Булака. И действительно, фальшивки всплывали в большинстве случаев во фронтовых частях (Вознесенский и Конный имени Балаховича полки), ведущих излюбленные «Батькой» полупартизанские действия, - появление же этих керенок во Пскове, что было, конечно, деянием уголовным, никто, в общем, и не приписывал самому генералу.

Нетрудно вообразить, каким громом среди ясного неба стало решение Главнокомандующего для генерала Родзянко. Он собирает в Нарве «совещание начальников частей» Северо-Западной Армии, исключая, разумеется, балаховцев, и вновь громогласно объявляет о фабрикации Булаком керенок, оказывая явное давление на приехавшего из Ревеля Юденича. Возмущённые офицеры требуют «покончить с Балаховичем и со всеми лицами, его окружающими, предав их суду, т. к. они не могут быть более терпимы в рядах армии», и, очевидно, всё же убеждают Главнокомандующего, что даже если сам Балахович «не скверен», то «окружающие его - сплошь уголовные преступники». Родзянке удаётся вырвать разрешение арестовать этих «преступников», для чего предполагается использовать идущие во Псков подкрепления в составе 3-го стрелкового Талабского, 5-го стрелкового Уральского, Семёновского и Конно-Егерского полков во главе с хорошо известным Балаховичу полковником Б. С. Пермикиным. Прибыв в «балаховскую вотчину» утром 23 августа, младший соратник обратился к старшему с личным письмом, в котором, ссылаясь на «категорическое приказание» Юденича, сообщал, что должен «арестовать полк[овника] Стоякина и некоторых чинов Твоего штаба и разоружить Твою личную сотню, которая могла бы воспрепятствовать арестам... а на время арестов взять Тебя под свою охрану».

Ссылка на «приказание» Юденича тем более интересна, что, по свидетельству современников, на самом деле Пермикин имел на руках лишь «листок из полевой книжки, за подписью генерала Родзянки», - то есть распоряжение, очевидно, было сделано от имени Главнокомандующего, а официальный приказ последнего об аресте «чинов Штаба г[енерал] м[айора] Булак-Балаховича, замешанных в беззаконных действиях», датированный 22 августа, может таким образом оказаться отданным задним числом, когда стало известно, как развернулись события во Пскове.