Намного предосудительнее были планы создания буферной «Псковской Республики», также приписываемые Балаховичу, который якобы готовился стать в ней военным министром или Главнокомандующим. Но когда напущенный вокруг этого предприятия туман был частично развеян эмигрантской мемуаристикой, стало ясно, что вся вина «Батьки» ограничилась в лучшем случае обсуждением этой темы в одном-единственном разговоре с английским представителем, главными же инициаторами предстают снискавший на Северо-Западе широкую известность присяжный поверенный Н. Н. Иванов, человек, быть может, по-своему искренний и... искренне беспринципный, - а также оппоненты Балаховича и будущие его пристрастные критики из числа псковской «общественности». Неопытным и не разбиравшимся в политике «Батькой» казалось легко манипулировать, но все манипуляции в сущности разбивались о его постоянное пренебрежение тылом ради боевой работы и стремление во имя общего дела оставаться лояльным даже к несимпатичному ему начальству. Булак действительно в большей степени, чем его соратники, склонен был к «демократической», «народнической» и даже «федералистской» фразеологии, но в реальные действия это не выливалось. Более того, после образования 11 августа 1919 года Северо-Западного Правительства (фактически областного), куда вошли некоторые инициаторы «Псковской Республики», говорить о какой-то особой роли Балаховича вообще не приходилось. А вот что касается фальшивых денег, то их фабрикация выглядела для всех нормальных людей настолько из ряда вон выходящим деянием, что решительно и бесповоротно компрометировала причастного к ней военачальника...
А впрочем,
А уже 20 июня Родзянко, обеспокоенный тем, что оставшийся не у дел Тешнер был приглашён во Псков, возможно, имея при себе что-либо из оборудования или клише фальшивок, - обратился к Балаховичу с грозным запросом «будете ли вы подчиняться
[72] корпусу» и требованиями, «что Иванов не будет во Пскове» и «что инженер Тешнер покинет Псков».Командованию Северного корпуса (Северной Армии) Балахович подчинялся настолько, насколько само это командование могло руководить его действиями, что в тех условиях оказывалось делом непростым. Иванов, при участии «Батьки» или самостоятельно, вскоре исчез из Пскова, перенеся свою политическую активность в Ревель. А относительно Тешнера было отвечено, что пригласили его «для соорганизования областных бон, за отсутствием денег в городе», «никакой лаборатории» (?) при нём нет и слухи об этом ложны. На самом же деле в конце июня в № 1-м псковской гостиницы «Лондон» уже заработала подпольная «экспедиция», производившая фальшивые керенки 40-рублёвого достоинства.
Родзянко терпел ещё две-три недели, но 21 июля неожиданно для всех объявил вообще все керенки неполноценными («рубль керенскими деньгами приравнивается [к] полтиннику на царские и думские деньги»), а уже на следующий день, по случайному - или не случайному? - совпадению, на псковском рынке был схвачен за руку солдат, пытавшийся расплатиться фальшивками. Писаря, утянувшего их из балаховского штаба, на скорую руку повесили, 27-го уничтожили часть незаконного тиража, ликвидация же всех дел, связанных с этой аферой, по косвенном данным должна была завершиться не позднее первой недели августа. На этом всё вроде бы замирает.
Однако не проходит и двух недель, как генерал Родзянко, на непосредственно руководимом им участке с упорными боями отступивший за Ямбург, переходит в атаку... против белого Пскова и персонально против Булака, вновь вытащив на свет Божий, казалось бы, уже прочно похороненную историю с керенками. Эта неожиданная активизация выглядит настолько подозрительной, что стоит повнимательнее приглядеться к обстановке, сложившейся вокруг «Батьки».