Сидя ещё на сильной, скорее упряжной, чем верховой, лошади, я подъезжал к сидящим на снегу людям, но на моё обращение к ним встать и идти некоторые ничего не отвечали, а некоторые, с трудом подняв свесившуюся голову, безнадёжно, почти шёпотом отвечали: “Сил нет, видно, придётся оставаться здесь!” И оставались, засыпаемые непрекращающимся снегопадом, превращаясь в небольшие снежные бугорки...
Генерал Каппель, жалея своего коня, часто шёл пешком, утопая в снегу так же, как другие. Обутый в бурочные сапоги, он, случайно утонув в снегу, зачерпнул воды в сапоги, никому об этом не сказав. При длительных остановках мороз делал своё дело. Генерал Каппель почти не садился в седло, чтобы как-то согреться на ходу.
Но тренированный организм спортсмена на вторые сутки стал сдавать. Всё же он сел в седло. И через некоторое время у него начался сильнейший озноб, и он стал временами терять сознание. Пришлось уложить его в сани. Он требовал везти его вперёд. Сани, попадая в мокрую кашу из снега и воды, при остановке моментально вмерзали, и не было никаких сил стронуть их с места. Генерала Каппеля, бывшего без сознания, посадили на коня, и один доброволец (фамилии его не помню), огромный и сильный детина на богатырском коне, почти на своих руках, то есть поддерживая генерала, не приходившего в себя, на третьи сутки довёз его до первого жилья, таёжной деревни Барги - первого человеческого жилья, находившегося в 90 вёрстах от деревни Подпорожной, которые мы прошли в два с половиной дня, делая в среднем не более двух с половиной вёрст в час».
В тяжелейшем состоянии Владимира Оскаровича внесли в хату. Ступни ног пришлось ампутировать, но и так он всё ещё продолжал вести войска, даже садился порой на коня, чтобы пропустить колонну и приободрить людей. При этом с обеих сторон его поддерживали двое верховых, чтобы он не упал. Однако вскоре к первой болезни прибавилось ещё и воспаление лёгких.
Между тем, сколь бы парадоксальным это ни показалось, тяжёлый поход закалил отступающих. Слабые отсеялись и погибли, а остальные разобрались по немногим оставшимся частям, всё ещё именуемым по инерции дивизиями и бригадами.
Сами части были очень невелики, обычно от ста до трёхсот человек с несколькими пулемётами на дивизию, зато при каждой были громадные санные обозы с больными, ранеными и семьями солдат и офицеров. Да и сами строевые бойцы, независимо от того, кем они считались, пехотой или кавалерией, передвигались частью на санях, а частью верхом на крестьянских лошадях, постоянно обмениваемых на свежих во всех попутных деревнях. Орудий сохранилось лишь восемь штук в Иркутском и Боткинском артиллерийских дивизионах, из них два везли на санях собранными, а другие — в разобранном виде; снарядов к ним почти не было. И эта армия проделала за четыре месяца по непролазной тайге 2 000 вёрст. Впоследствии люди, совершившие этот поход, назвали его Великим Сибирским Ледяным походом, в большинстве случаев считая его началом оставление Омска, а окончанием — выход в Забайкалье.