Белое и черное

— Из-за того, что я школу бросила, хуже всего маме.

— Почему?

— Она же теперь не может, когда отца нет, резвиться на свободе! Вот они и сговорились с Мидзусимой меня сюда отправлять.

— А вот говорят, Мидзусима тебя просил хозяйке письма передавать?

— Было такое, раза два-три. Она даже меня как-то отругала. А что… — Тамаки, вдруг что-то смекнув, обернулась к Киндаити: — Киндаити-сэнсэй, может статься, господин полицейский начальник подозревает Мидзусиму?

Тамаки, бесспорно, была акселераткой, но логичности мышления ей явно не хватало. В беседе она запросто перескакивала с одного на другое. Киндаити напряженно следил за ее бестолковыми ответами, пытаясь хоть за что-нибудь ухватиться, и неожиданное обращение застало его врасплох.

— Ну… как сказать… Собственно, ты к чему это?

— Так вот. Во сколько была убита мадам?

— Точно еще не известно. А что?

— Если ее убили до одиннадцати вечера, то, кажется, я знаю, кто может засвидетельствовать алиби Мидзусимы!

— И кто же? — Взгляд Тодороку был напряженно суров.

— Моя мама.

— Твоя мама провела вчерашний вечер с Мидзусимой?

— Скорее всего, да.

— Почему ты так думаешь?

— А как же! Он, когда мы встретились, хотел меня вечером в кино отправить. Я, разумеется, отказалась: у меня свои планы были. А домой вернулась — мама такая нервная суетится и накрашена красиво. Ну-ну, думаю. А она мне: я сейчас уйду, но к папиному возвращению дома буду и, если ты ничего ему не расскажешь, подарю тебе те слаксы, которые ты давно хотела. Ну я, конечно, согласилась. А потом, впрочем, это уже неважно, пошла к Сабу-тян.

— Сабу-тян — это Химэно Сабухиро?

— Ага. Мы в одном доме живем. Он все рассказывал, как Эно здорово повезло, ему главную роль в фильме дали.

— Эномото Кэнсаку?

— Ну да. Такой отличный парень! Говорят, кинозвездой будет. Он одно время с Киёми дружил, а последнее время что-то у них произошло. Не общаются больше.

Тамаки в своей обычной манере перескакивала с одного на другое.

— Стало быть, ты пошла к Сабухиро. А потом что?

— Ах да! Не умею я по порядку рассказывать, из меня прямо все само выскакивает. — Она захихикала. — Ну так вот. Вернулась я домой в половине одиннадцатого. А через полчаса мама пришла. Я как на нее глянула — ага, думаю.

— Что — «ага»?

— Так накрашена-то она была уже совсем по-другому! И брови не так подведены, и помада не так положена. Вот я и сообразила: она ванну приняла, а потом покрасилась так, как Мидзусиме по вкусу. И вообще — раз она там ванну приняла, это ж понятно, что значит!

Тамаки как будто даже рассердилась на непонятливых собеседников. Ни тени смущения не появилось на ее мордашке.

Все трое мужчин невольно переглянулись с каменными лицами. Чтобы девочка такими глазами наблюдала за матерью? Впрочем… В голове Киндаити возникли кое-какие соображения, и он снова взглянул на Тамаки.

Девочка говорит, что из нее все так само и выскакивает. А может, она ловко играет?

Обеспечить с помощью мамы алиби Мидзусимы — значит, если взглянуть с противоположной стороны, обеспечить с помощью Мидзусимы алиби своей маме. Не ловкий ли это маневр, чтобы прикрыть собственную мать?

— Тамаки, — подмигнув Тодороку, заговорил Киндаити. — Если твоя мама вчера до одиннадцати где-то была с Мидзусимой, и, допустим, Катагири-сан была убита до этого часа, то ведь это алиби не только Мидзусимы, но и твоей мамы, так?

— Моей мамы? — вытаращила свои круглые глазищи Тамаки. — Но она никакого отношения к убийству не имеет!

— Ну как же? Они же были соперницами с покойной.

— Да нет, Мидзусима, может, и хотел от хозяйки чего, но она-то с ним и знаться не желала. Просто журналы мод ему одалживала, раз уж он просил. Через меня и передавала.

— Журналы? А вот таких среди них не было? — Тодороку, перемигнувшись с Ямакавой, извлек из-под стола «Фанси Бол».

Тамаки простодушно уставилась на обложку.

— Точно не скажу. Может, и были.

— Но их же через тебя передавали?

— Через меня. Но она такая аккуратная была, всегда их в бумагу завертывала. Ну и Мидзусиме тоже приходилось их так же возвращать, завернутыми. Сейчас-сейчас… — Она быстренько перелистала страницы. — Вообще-то мне кажется, что я этот журнал у него видела. А может, и здесь смотрела.

Значит, Киёми таки видела «Фанси Бол» у художника.

— Тамаки, ты ведь поднималась вчера с Мидзусимой на крышу двадцатого корпуса?

— Да.

— Он расспрашивал, как сегодня будут покрывать крышу варом?

— Точно не помню. Но Сабу-тян всегда говорит, что Мидзусима просто типичный человек искусства.

— В каком смысле?

— Любопытный ужасно. Всегда обо всем расспрашивает, прямо как ребенок. Иногда просто надоедает. А Эномото тоже считает, что эти люди все такие.

— Ну-ну! А что это за история, когда Сабу-тян хотел на озере Катагири-сан сфотографировать, а она рассердилась?

— Мы туда без него поехали. Просто мадам никогда никуда не выходила, а мы с Киёми сговорились и все же ее вытащили.

— А он сам к вам присоединился?

— Ну да. Я маме рассказала, а она Мидзусиме. А Мидзусима посчитал, что одному ему появиться там будет неудобно, вот и подбил Эномото и Сабутян. Они втроем нас догнали.

— Понятно. А потом?