Белое и красное

Ему было неловко говорить, что это для Ядвиги, что она об этом просила. Когда-то за столом у Долгих он разглагольствовал о достоинствах польских женщин, какие они скромные, не пьют и не курят. Как не похожи на тех эмансипированных авантюристок, что встречаются здесь.

В коридоре с полной рюмкой в руках он столкнулся с Таней, она шла из кладовки. И непроизвольно спрятал рюмку за спину, что было совсем ни к чему.

— Вы не откровенны со мной, пан Янек. Нет. И когда вы научитесь… — вздохнула Таня.

Вернувшись в комнату, он увидел, что его гостья расположилась как у себя дома: сняла башмаки, чулки и, подвернув юбку, удобно устроилась в кресле, спрятав под себя босые ноги.

— Вас не смущает, что я так сижу?

— Если вас это не смущает…

Он протянул ей рюмку.

От неожиданного ее появления он растерялся, сейчас ему необходимо взять инициативу в свои руки.

— Нас с Антонием везли по Лене на барже. С самыми настоящими каторжниками. Вместе мужчины и женщины.

— О, я читала «Воскресение». Какая восхитительная наливка! Надо будет записать рецепт.

— Когда вы получили последнее письмо от Антония?

Этот небезопасный вопрос он, пожалуй, задал зря. Пусть лучше разговор идет о литературе и наливках.

— Кажется, за месяц до занятия Варшавы немцами. Сейчас я скажу вам точно, его письмо со мною.

— Значит, три года тому назад. И с тех пор ни одной строчки от жениха, от Антония, — поправился он, непонятно почему, ведь не ему же придется открывать ей глаза.

— Именно поэтому я и приехала.

Логично! Если нет сведений от любимого — надо ехать. И не страшны ни войны, ни революции. «Боже, кажется, именно женщины должны управлять миром», — подумал он, приходя в отчаяние от ее ответа.

— А вы давно его видели?

— Весной. Заезжал к нему в Намцы.

— Как он себя чувствует? Здоров?

Она не спрашивала, почему Антоний все еще сидит в Намцы. Он должен был ей написать в этом своем последнем письме, что собирается ставить дом. Может, не написал? Да, с ней надо быть поосторожнее.

— Здоров. Как это ни странно, но якутский климат излечил Антония от всех его хвороб, настоящих и мнимых. И этот факт такого классического ипохондрика, как Антоний, и радует, и убивает.

«Кажется, неплохо у меня получилось, — мысленно похвалил себя Чарнацкий. — Если хочет, пусть верит, что Антоний сидит там из-за своего здоровья. А проверить это она никогда не сможет. Никогда? Но если она добралась сюда…»

— Прошу вас вниз, на ужин, — услышали они голос Тани.

Первые десять минут Таня вела себя как настоящая, солидная хозяйка дома. Сидела, выпрямившись, поджав губы, и старалась не удивляться тому, с какой жадностью Ядвига набросилась на еду.

Таня, пока готовила ужин, успела переодеться в нарядное новое платье. На Ядвиге же был скромный дорожный костюм. И Таня, державшаяся вначале спокойно и уверенно, Чарнацкий это почувствовал, стала посматривать то на Ядвигу, то на свое выходное платье.

— А вы почему не едите, пан Янек? — вдруг спросила Таня по-польски.

— О, вы, оказывается, знаете польский язык.

И Таня затараторила на польском:

— Пан Янек… Где пан был, когда пана не было… Спасибо большое… Целую ручки.

И рассмеялась. Ядвига вслед за ней. А Чарнацкий убедился, что его предположения о том, кто научил малолетнего соседа дразниться по-польски, правильны.

— О, вижу, возле пана Яна пани Таня делает необыкновенные успехи в польском.

— Что я? Знаю всего несколько слов. Но вот вы говорите по-русски без акцента.

Чарнацкий же размышлял над тем, что намерена делать дальше Ядвига. Дальше! Что она намерена делать после ужина? Если бы она остановилась в гостинице, наверное, не пришла бы сюда с вещами. А ее саквояж и чемодан стояли в коридоре. Он знал, гостиницы переполнены, в городе непрерывно происходили какие-то собрания, съезды, многочисленные политические партии держали постоянно в Иркутске своих представителей из разных городов губернии.

— Ах, какая вкусная рыба! Никогда такой не ела. — Ядвига положила себе еще кусок.

— Это омуль. А ваш костюм… сшит в Варшаве?

— Нет. Я купила его в Нью-Йорке.

— В Нью-Йорке? Вы были в Америке?

Таня от удивления всплеснула руками, и от ее чопорности не осталось и следа.

— Просто другой дороги не было.

Все у Ядвиги просто и ясно. Собственно, почему ей не добраться до Намцы? Навигация на Лене пока открыта. Если она захочет… Ну и глупец Антоний.

Она стала рассказывать, как познакомилась с Антонием. Чарнацкий знал эту историю досконально по рассказам друга. Его версия была несколько иная: Ядвига потрясла Антония, читая на одном вечере какое-то очень смелое стихотворение известного польского поэта Тетмайера. Антоний был поражен, поражен отвагой этой девушки.

— Отец не пускал меня к Антонию сюда, в ссылку. И этого я ему никогда не прощу.

— Я бы тоже не простила. — У Тани загорелись глаза. — Вы… вы как… декабристка.

— Я могу закурить?

В глазах Тани удивление. Потом восторг.

— Закурить? Да… Конечно! Папины знакомые курят здесь, прямо в комнате.

— Ой, я оставила папиросы наверху. Вы не принесете их, пан Ян, они лежат на столике, я их вытащила и забыла…