Белое и красное

Опять выстрелы. Отозвался пулемет… Ян прислушивается. Стрекочут два, три пулемета. Да, что-то произошло. А вдруг какой-нибудь атаман-освободитель со своим отрядом ворвался, как вихрь, с пулеметами на санях в просыпающийся Иркутск? Такого быть не может. Никакому атаману налетом не удастся захватить Иркутск.

Через некоторое время стрельба стихает. Чарнацкий берет новую страничку. Пишет. Сравнивает с написанным до стрельбы. Неужели кто-то по характеру его письма поймет, что копиист прервал работу и с беспокойством вслушивался в предутреннюю тьму? Конечно, поймет — несколько букв пошли вкось.

«И там восстание, и там выступления», — возвращается Чарнацкий к донесению Кукеля.

Стрельба усиливается. Грохот взрывов. Внизу, у Долгих, зажигается свет. Ольга, наверное, дрожит от страха.

— Ян Станиславович! Ян Станиславович! Вы не можете спуститься к нам?

Голос Капитолины Павловны сейчас похож на причитания деревенской бабы. Чарнацкий торопливо выходит из комнаты. У лестницы он видит хозяйку, рядом Ольгу и Таню. Все три — полуодеты.

— А вы уже встали?

— Я встал довольно рано.

— Спуститесь к нам… Петр Поликарпович сегодня на дежурстве. — Капитолина Павловна Пытается запахнуть халат, но он никак не сходится.

— Мама, вы надели мой халат!

Таня высовывается из-за сестры, она в материнском халате, который можно обмотать вокруг нее два раза.

— Я ничего не соображаю со страху, Ян Станиславович. Ирина у себя в комнате плачет. Я так волнуюсь за Петра Поликарповича, бедненький… Наверное, начался бунт, стреляют у телеграфа… Совести у людей нет… в такой мороз. А Ирина боится за Леонида Львовича.

— Прошу вас, успокойтесь, Капитолина Павловна… По-моему, стреляют в другом месте.

— Мне тоже кажется, что сейчас стреляют возле губернаторского дома. О, слышите… там…

Ольга вытягивает руку в том направлении, откуда доносится пулеметная очередь.

— С ума сойти можно… Я больше не выдержу. — Капитолина Павловна сжала пальцами виски. — О, если бы Петр Поликарпович был здесь…

Однако по голосу чувствуется, что она пришла в себя. И от причитающей деревенской бабы в ней уже ничего не осталось.

А что бы делал Петр Поликарпович, будь он дома? Чарнацкий понимает: он должен действовать, дабы его не обвинили в трусости. Женщины любят, когда в напряженной, непонятной обстановке мужчина проявляет находчивость, сосредоточенно что-то обдумывает. Долгих обязательно пошел бы проверить, хорошо ли заперты калитка и ворота, подпер бы их шестами. Два шеста лежат во дворе, на всякий случай.

— Пойду проверю, заперты ли ворота.

— Накиньте что-нибудь на себя. Мороз страшный.

В голосе Ольги слышна забота.

— Я привык к морозам, Ольга.

Выйдя во двор, он явственно улавливает где-то за Ангарой эхо усиливающейся перестрелки. И догадывается, что происходит яростная схватка, может быть, гибнут люди. «Ни во что ни вмешиваться. Это их российские дела», — вспомнил он слова Кулинского.

Когда он вернулся в дом, Капитолина Павловна и Таня уже поменялись халатами.

— Что мы будем делать, сиротинушки, без Петра Поликарповича? Нас четверо, — опять принялась за свое Капитолина Павловна. — А все ценности я спрятала. За икону.

— Какие там ценности! — Таня презрительно скривила губы.

Действительно, какие могут быть у них ценности? Несколько колец, которые Капитолина Павловна собиралась подарить дочкам на свадьбу. А место, где она спрятала, за иконой, свидетельствует о том, что она не больно-то понимает, какие грядут испытания. Что еще предстоит пережить ее семье, Иркутску, Сибири, России.

Стрельба сосредоточилась в одном месте. Ольга была права — похоже, перестрелка шла возле губернаторского дома. И у моста.

Капитолина Павловна опять хватается за голову.

— Я поднимусь к себе. Прошу вас, берите пример с Ольги и Тани. И не волнуйтесь за Петра Поликарповича, — сказал Чарнацкий.

— Ольга вся трясется от страху, она только делает вид, что такая… такая, бесстрашная. А вы, наверное, думали, что она необыкновенная! Словно из стихотворения Блока!

«Да, женщины совершенно иначе ведут себя в минуты опасности, чем мужчины», — не мог не отметить Чарнацкий.

Поздним утром, когда совсем рассвело, появился Долгих в приподнятом настроении, явно чем-то довольный. Капитолина Павловна встретила его так, будто уже считала себя вдовой и вот — неожиданность. Петр Поликарпович вырвался из объятий жены и поторопился подняться к Чарнацкому.

— Ну что, не говорил я тебе, братец? Мы, русские, терпеливы, очень терпеливы, но уж коли решимся! Все, нет большевиков в Иркутске!

Однако не прекращающаяся стрельба свидетельствовала, что борьба продолжается. Чарнацкий вопросительно посмотрел на Петра Поликарповича, румяного с мороза.

— Дали команду разоружить юнкеров. Тут молодежь показала свой характер. Они не только не сдали оружия, но повернули его против красных. Окружили их в доме генерал-губернатора. Штурмом брать не будут, не хотят при атаке понапрасну губить цвет российской молодежи. Выжидают. А с большевиками в Иркутске покончено!