Белое и красное

А вот и сам Павел Георгиевич. Кажется, и сыт, и пьян. Сунул в ухо палочку и крутит. Смекалистый этот Павел Георгиевич, единственный в Якутске, с кем Шнареву приходится считаться. Смекалистый, а не может того сообразить, что из-за этой самой палочки, которую он сует в свое волосатое ухо, Агриппина его терпеть не может… Пусть себе еще восемь лет живет бобылем. Вот отучился бы ковырять в ухе, тогда другое дело. Каждая такая палочка, а Павел Георгиевич не меняет их месяцами, пока не потеряет, для Шнарева — тысячи рублей.

— Улыбаешься, Петр, улыбаешься, значит, доволен. — Никифоров бесцеремонно отстраняет дохлого репортеришку, и тот исчезает из поля зрения, его закрывают мощные плечи Павла Георгиевича.

Никифоров, дай ему волю, так бы и шел по жизни, раздвигая и расталкивая всех на пути своими могучими плечами, а где не смог силой сдвинуть, пускал бы в ход свою изворотливость. Сила, расчет — и весь мир твой!

— Улыбаюсь, Павел, улыбаюсь, так как думаю я об одном секретном деле.

— Огромный это, наверное, секрет, Петр, больших дел касается, ведь если заключаешь выгодные сделки да устраиваешь приемы шикарные, то и секреты растут, как богатство…

— На сделки не жалуюсь, Павел, а мой большой секрет совсем маленького дела касается.

Их разговор всегда носит несколько шутливый характер. Постоят, обменяются шутками, за которыми кроются намеки, сигналы, а то и угрозы, все для проверки, в какой силе сейчас противник. И расходятся, каждый в свою сторону.

— Мы уже составили список тех, кто «оказал честь» и кто «среди приглашенных» был, но, как мне думается, стоит дать еще несколько фамилий из другого круга, вроде бы представителей широкой общественности, скажем так.

Репортер высунулся из-за спины Никифорова. Настоящий олень-доходяга, который до весны не дотянет. А поди ж ты, надеется прожить много весен. Интересно, что бы он делал, если бы большевики…

— Отцепись, любезный. — Не оборачиваясь, Никифоров локтем отбрасывает журналиста за спину. — Мне надо серьезно поговорить с тобой, Петр… Давай отойдем в сторонку.

Когда-то сам факт, что могущественнейший торговый самодержец Якутии первым заговорил о возможности единения, произвел бы на Петра Акепсимовича впечатление. Сейчас он уже привык к этому. «Наследники А. М. Шнарева» в лице хозяина фирмы сегодня были атакующей стороной и, как указывали все знамения на якутском небе и земле, добивающейся своего. Но поговорить с Павлом Георгиевичем всегда стоит. От разговора не убудет. Тем более неискреннего.

— Пройдем в мой кабинет, Павел.

В этой фазе приема хозяин может ненадолго удалиться. А его кабинет — заново отделанный и обставленный — должен поразить конкурента.

Они проходят мимо Агриппины и Эллерта. Шнарев замечает, с какой неприязнью глянул Павел Георгиевич на капитана. Эллерт, что несколько удивляет хозяина, не остается в долгу. С одной стороны, неплохо — его протеже, этот якутский атаман, показал свое отношение к Никифорову, но, с другой стороны, уж больно распустились нынче эти авантюристы да разбойники. Что бы там ни было, а Никифоров — фигура солидная, таких немного в России. Ведь он, как и Шнарев, может весь этот сброд купить с потрохами! С ним надо уважительно. Деньги надлежит уважать, даже если не уважаешь их владельца.

В дверях кабинета хозяин предлагает гостю войти первым. По-европейски, элегантно. Но Никифоров попросту вталкивает Шнарева в кабинет. Петр Акепсимович в такой ситуации беспомощен — телосложение у него хрупкое, от матери. Зато голова отцовская, жадно хватает все новое, понимает, из чего пользу извлечь можно.

— Ты нас всех переплюнул, Петр.

Хозяин прислушивается, не посмеивается ли над ним гость. Ох и хитер этот Павел, те, кто его не знает, попадаются на удочку: прост в обращении, держит себя как самый последний бродяга. А это только часть Павла. Быть может, и весьма важная, но это не сам Никифоров, а только то, что он хочет показать. Обычно человек старается показать себя умнее, лучше, чем есть на самом деле, а этот наоборот. Вечно ковыряет в ушах. Похоже, гостю кабинет понравился.

— Не наше это дерево. — Он тыкает пальцем в резной шкаф. — Не наша работа… Интересно, где растет дерево такого цвета, не иначе мошенничают заморские столяры.

Он проводит локтем по черному дереву, а самому так и хочется царапнуть шкаф, чтобы убедиться, действительно ли у дерева такой цвет.

— В Африке растет.

— Смотри-ка, в Африке! Выходит, что не только мороз, но и жар необходим для хороших пород. И деревьям, и мехам, хотя ихним леопардам далеко до наших соболей.

— С нашим сибирским соболем ничто не идет в сравнение, — подтверждает Шнарев. — Царский зверек соболь. Хотя и леопард тоже в цене.

— Может, в том-то и беда, что царский, — задумывается Никифоров. — Не приведи господь, большевики исполнят все, что у них в песне поется, всех королей да царей, как нашего Николая, поскидывают с тронов. Кто соболя будет носить?

Шнарев усмехается: наслышан он об этих страхах, как же…