Белое и красное

— Она умеет устраиваться. Как это она о себе все время говорит? «Я реалистка с хорошо развитым чувством справедливости». — Адвокат неодобрительно покачал головой. — А ты, Ян, как я слышал, учишь детей в большевистской польской школе? И это ты — учитель! Прости за искренность. Но плохи, ох, как плохи дела у этой власти, зря ты с ней якшаешься. Понимаю, каждый старается в столь сложные времена как-то приспособиться, однако… Читал последний номер «Власти труда»? С тех пор как большевики закрыли эсеровскую «Сибирь», не осталось ни одной порядочной газеты. Все закрыли.

— «Сибирь» напечатала воззвание Семенова, призывающее к восстанию. Воззвание атамана-головореза. Должна же революция себя защищать. — И невольно подумалось: «А я ведь повторяю аргументацию Лесевского».

— Русская революция была только одна, Ян. А то, что произошло потом и результаты чего мы сейчас так хорошо ощущаем, — это переворот, заговор. Нигилистская авантюра.

«И чего я сюда прихожу? — подумал Чарнацкий. — Неужели только потому, что нас связывает с Кулинским давнее знакомство и оно мне кажется более надежным, чем то, что нас разделяет?»

— Знаешь, я считаю, вопрос о нашей экстерриториальности следует обсудить на заседании Комитета.

Да, Кулинский неугомонен.

Петр Акепсимович устроил прием для новой элиты Якутска почти сразу же после банкета своего конкурента, Павла Георгиевича Никифорова.

Никифоров — огромный, полнокровный, раздавшийся в плечах богатырь, разбухший от сала, — на банкет пригласил только мужчин — так сказать, мужской банкет, без дам. Азиат! Понятно, почему он так любит японцев. Хотя японцы — народ тонкий. Банкет у Никифорова закончился быстро, потому как комиссар Временного правительства Василий Николаевич Соколов и его правая рука Игорь Иванович из-за возраста и по состоянию здоровья ели мало, пить вовсе не пили, повспоминали годы ссылки, посмотрели с завистью на молодежь, которой все можно… и уехали… И вот тут-то пошла попойка, кураж. Власти отбыли, и широкая сибирская душа вышла из берегов, как Лена по весне. Капитан Эллерт даже послал своего Пашку с санями за артисточками, которые, приехав на гастроли в Якутск, застряли в городе — нынче раньше, чем обычно, закрылась навигация на Лене.

Поздним утром Нина Атанасовна — экономка Никифорова, полуякутка, прозванная для удобства обращения Пельмень, — приводя в порядок комнаты после банкета, то и дело тяжко вздыхала при виде разбитых хрустальных рюмок, бокалов и пятен на дорогой обивке. Неожиданно из-за огромного сундука донесся стон. Трудно было предположить, что за дорожным куфером, накрытым медвежьей шкурой, стоявшим возле самой стены, мог кто-то находиться. Внимательнее присмотревшись, Пельмень обнаружила под медвежьей шкурой дамские ножки. На одной была туфелька. Пельмень заглянула за сундук и сплюнула от возмущения. Оказывается, туда завалилась артисточка. Сама поза свидетельствовала о бесстыдстве этой дамочки. Пельмень хорошо знала всех четырех, так как их выступления, несмотря на сложные политические события, явились для Якутска сенсацией. Еще раз гадливо сплюнув, она с трудом отодвинула сундук, дамочка мягко опустилась на пол и, перевернувшись, на четвереньках выползла из-за сундука. Осоловевшими глазами осмотрелась по сторонам. Весу в ней, на удивление Пельмени, было едва три пуда, такую споить — раз плюнуть.

Дамочка натянула спущенные чулки и произнесла спокойно, без какого бы то ни было смущения:

— Негодяй. Хам, а не офицер. Я тебе покажу в следующий раз! Ты у меня дождешься!

Шнарев имел обстоятельную информацию о том, что происходило на банкете у Никифорова, поскольку в доме конкурента у него был свой человек. Получил он его в наследство от своего батюшки Акепсима Михайловича. Петр Акепсимович, человек опытный, понимал, что подобного рода увеселения тоже полезны и могут дать профит. Но у себя он решил все устроить иначе. Элегантно. По-европейски. Согласно savoir-vivre[18]. Особняк Шнарева — это не старый, перешедший в наследство от отца дом. А каменный, двухэтажный, с широкими окнами. Архитектор, приглашенный из Москвы, видно, не принял в расчет ни вечной мерзлоты, ни якутской свирепой зимы, строил его словно в мягком климате Франции. Ограда из литого чугуна, в саду бронзовые статуи. Из всех окон льется яркий электрический свет. Тени от статуй на снегу накладываются на неподвижные тени якутов, охраняющих особняк. Якутов прислал капитан Эллерт. Как-никак собирается власть, сливки местного общества, потому и прибыли пораньше, задолго до банкета.