Белое и красное

Возвращаясь на свои суда, они никак не могли решить, стоит ли доводить до сведения бойцов, что над Иркутском нависла угроза.

Первый пароход отчалил от пристани, потом второй. Неподвижная темная Лена ожила. Волны мягко плескались о прибрежные камни. На «Шнареве» заиграла гармонь, кто-то запел. Бойцы, несмотря на сообщения из Иркутска, не утратили боевого задора. Они готовы выполнить задание.

— Желаю тебе без кровопролития освободить и Якутск.

Лесевский хотел было бросить окурок в воду, но передумал и втоптал сапогом в песок.

— Жаль, что остаюсь здесь, хочется быть с вами.

Зачем он это сказал? Приказ есть приказ, хоть и услышал он его от близкого друга. Лесевский подчиняется ему без всяких оговорок. А почему-то сейчас при прощании у него невольно вырвалось, как не хочется ему здесь оставаться. «Больше не увидимся». Он хорошо это понял и посмотрел на Рыдзака — у того ни следа волнения, лицо непроницаемо.

— В чьих руках Олекминск, у того в руках вся река. Из Покровска я выйду на связь с тобой по телеграфу. Мордвов хорошо знает Олекминск, пусть он и создает здесь власть, а ты… Красную гвардию. Ну, пока…

И Рыдзак по трапу поднялся на палубу «Соболя».

Лесевский долго стоял и смотрел вслед удаляющимся пароходам. А со «Шнарева» ветер доносил родной мазовецкий напев:

Люби меня, люби меня,
Смотри, не забывай.

Чарнацкий и Янковский махали и махали с капитанского мостика «Соболя». Возле Янковского стояла Таня. Ей все же удалось перебраться со «Сперанского».

А если вдруг убьют меня,
Вдовой моей ты будь…

«Выходит, не только я думаю о смерти», — вслушивался Лесевский в высокий, сильный голос.

— Заканчивая совещание, я хочу напомнить вам еще раз, что на нас лежит вся ответственность правления Якутией до той поры, пока не наступит порядок и спокойствие в России, пока не будет она освобождена из-под власти большевиков. У нас есть предположения, что вскоре это наступит. Какие еще предложения?

Василий Николаевич Соколов не скрывает своего огорчения, что совещание подошло к концу. Он очень любит председательствовать, глаза у него загораются, когда возникают дискуссии, он наслаждается переливанием из пустого в порожнее, кратко резюмирует точку зрения выступающего, тотчас выдвигает компромиссное предложение и ставит его на голосование. Упивается, когда на совещаниях много курят и дым стоит коромыслом. Тогда ему вспоминаются «дела давно минувших дней»: ссыльные все курят, спорят, ругаются до хрипоты… Поэтому и сейчас Василий Николаевич внимательно следит, как капитан Эллерт чистит трубку, значит, закурит. Наверное, именно поэтому он пользовался расположением Соколова, первого демократа Якутска — как скромно он сам себя называл, — клубы дыма, выпускаемые капитаном во время заседаний Совета, живо напоминали председателю столь приятные сердцу годы политической его молодости.

«Как бы эта наша игра во власть плохо для нас не кончилась. Разве можно было допустить до забастовки служащих почты и телеграфа? — размышляет тем временем Эллерт. — Как дошло до того, что служащие долгое время поддерживали тайные контакты с Витимом и Иркутском? Везде у них свои люди. Как можно было…»

— Какие есть еще предложения? — повторил Соколов. И был неимоверно счастлив, когда поднялся Эллерт. — Капитан Эллерт имеет слово.

— Будут ли приняты меры в отношении уездного комиссара Шафрана?.. Он, кажется, позволил большевикам отплыть из Олекминска и теперь они угрожают нам?

Он специально сформулировал свой вопрос так, чтобы впрямую не касаться Бондалетова.

— Комиссар Шафран действовал в соответствии с указаниями якутского Совета. — Василий Николаевич был явно раздосадован, поскольку Эллерт затрагивал проблемы легко выяснимые, не требующие пылких, горячих дискуссий. — Прибывшая в Олекминск комиссия Центросибири рассматривалась нами в некотором роде как представительство, назначенное… как бы поточнее выразиться… отдельной, независимой областью, страной. В отношении них мы заняли непримиримую позицию, но дали понять, что соблюдаем правовые нормы. Реквизированный ими пароход является собственностью одного из почетных представителей торговых сфер нашего города, присутствующего среди нас гражданина Шнарева.

Шнарев расплылся в улыбке, слушая столь лестные и приятные слова. Он одобрительно покивал головой, подтверждая, что судно действительно является собственностью фирмы «Наследники А. М. Шнарева».

На его просиявшем лице сейчас трудно было обнаружить следы европейской цивилизации, к коей он так старательно стремился приобщиться.

— Комиссия отплыла из Олекминска на «Тайге», — резко подчеркнул Эллерт и сел.

Петр Акепсимович вопросительно глянул на председателя.

— На «Тайге», помню, меня везли в девятьсот седьмом году на суд в Иркутск. Вместе со мной ехал…